1
В Беверли-Хиллз только немощные старцы не садятся за руль собственного автомобиля. Местную полицию не удивишь неожиданностью зрелища — странновато смотрится иной союз передвижного средства со своим водителем: исполненный достоинства, удалившийся на покой банкир близоруко щурится, идя в неположенном месте на левый поворот в «Дино Феррари», подросток мчится на теннис, не щадя «Роллс-Ройс Корнич» стоимостью в пятьдесят пять тысяч долларов, почтенная дама-общественница жизнерадостно пристраивает свой ярко-красный «Ягуар» на автобусной остановке, желая припарковаться именно там.
Билли Айкхорн Орсини, в число недостатков которой не входила езда не по правилам, резко остановила взвизгнувший тормозами старомодный «Бентли» возле «Магазина грез», самого роскошного из всех дорогих магазинов мира, по существу, салона, обслуживавшего изменчивое сообщество невиданно богатых и истинно знаменитых персон. Нынче на дворе 1978-й, а Билли тридцать пять, и она — единоличная обладательница состояния, размеры которого, по оценке финансистов, приведенной в «Уолл-стрит джорнэл», колеблются от двухсот до двухсот пятидесяти миллионов долларов. Почти половина этих средств давно и удачно вложена в безналоговые муниципальные облигации, что, разумеется, не радует службу налогообложения.
Билли нынче спешит, но, несмотря на спешку, все же останавливается на мгновение перед входом в царство роскошных мелочей и шикарных безделиц «первой необходимости», чтобы всепроникающим хозяйским, взглядом окинуть свои владения, расположенные к северо-востоку от перекрестка Родео-драйв и Дейтон-уэй, там, где еще четыре года назад возвышался «Ван Клифф энд Арпелз» — сооружение из белой штукатурки, позолоты и кованого железа, смотревшееся так, словно его оторвали от отеля «Карлтон» в Канне и целехоньким перенесли в Калифорнию.
Рыжевато-коричневая шерстяная накидка, подбитая золотистым соболем, защитит Билли от прохладного февральского дня. Запахнув ее поплотнее, Билли быстрым взглядом окинула роскошную Родео-драйв, по обеим сторонам которой выстроились в ряд вызывающе шикарные магазины, — каждый стремится превзойти другой, демонстрируя ошеломляющее богатство западного мира; широкая полоса бульвара оживлена островерхими купами вечнозеленых деревьев; невысокие лесистые холмы обрамляют пейзаж, словно сошедший с полотен Леонардо да Винчи.
Редкие прохожие мимолетными взглядами искоса дают понять, что узнали ее, — так взглянув, истинный ньюйоркец или коренной житель Беверли-Хиллз бесстрастно отмечает появление знаменитости, вокруг которой в любом другом городе собрались бы толпы.
С того дня, как ей исполнилось двадцать один, Билли фотографировали сотни раз, но газетные снимки оказались не в состоянии передать ее броскую индивидуальность: длинные волосы с темно-каштановым отливом, напоминающим мех лучших норок, блестят, словно черный лак, озаренный лунными бликами; копна их собрана и сколота за ушами, в мочках которых неизменно сверкают ее любимые серьги — великолепные «Кимберлийские близнецы» — два бриллианта в одиннадцать карат каждый, подаренные к свадьбе первым супругом Эллисом Айкхорном. Билли высока — метр семьдесят пять без каблуков — и отмечена зрелой красотой.
Подходя к дверям, она испустила глубокий вздох предвкушения. Подтянутый швейцар-балиец в фирменном черном кителе и плотно облегающих брюках низко поклонился, распахнув перед ней высокую двустворчатую дверь. Там, за дверью, лежит другая страна, искусно созданная, чтобы развлекать, ослеплять и соблазнять. Однако сегодня Билли слишком спешит, чтобы вникать в детали того, что ею, бостонкой по происхождению — а она, урожденная Уилхелмина Ханненуэлл Уинтроп, из крепкой породы первых колонистов Массачусетс-бей, — воспринимается как «бизнес», отнюдь не как фантазия, ибо она же сама и воплотила ее, вложив в осуществление своих грез около одиннадцати миллионов долларов.
Она быстро направилась к лифту особенной поступью охотницы, не желая привлекать внимания своих покупателей, с которыми ей в противном случае пришлось бы остановиться и обменяться любезностями. На ходу она распахнула накидку, обнажив длинную упругую шею. Билли являет собой будоражащее и редкостное сочетание женских достоинств: буйная сексуальность соединяется в ней с предельно точным и абсолютно безупречным чувством собственного стиля. Внимательный мужской взгляд отмечает в ее облике призыв, что шлют дымчато-зеленые глаза, испещренные топкими черепахово-коричне-выми штрихами, призыв, что сулят ее полные губы, сочно-розовые под тонким слоем бесцветной помады. Однако ее длинное гибкое тело, облаченное в элегантные брюки из лайки и плотную кремового шелка блузку с широким вырезом, небрежно подпоясанную в талии, говорит совсем о другом, противореча первому впечатлению. Билли хорошо известно, что, если подчеркнуть линию ягодиц и груди, это может сыграть дурную шутку с элегантностью. Ведь абсолютная стильность в ее одежде боролась с природной чувственностью тела, сокрытого тканью, и Билли прямо-таки выводила людей из равновесия своим видом: роскошные вещи сидели на ней чуть небрежно, словно эта женщина в равной степени готова и к тому, чтобы сбросить одежду и нырнуть в постель, и к тому, чтобы позировать в качестве фотомодели для «Вумен веар дейли».
Билли добралась до лифта, по пути одарив лишь коротким кивком с полдюжины женщин, приветствуя их с мимолетным дружелюбным взглядом, означавшим, что хозяйка рада видеть, как клиенты избавляются в ее владениях от незначительной толики своего неуязвимого богатства, но не может позволить себе задержаться хоть на минуту. Она поднялась на верхний этаж, спеша в кабинет, занимаемый двумя ее ведущими сотрудниками: Спайдером Эллиотом, управляющим магазином, и Вэлентайн О'Нил, которая, будучи модельером высокой моды, являлась и основным закупщиком всей номенклатуры товаров. Билли отрывисто постучала в дверь, не столько прося разрешения войти, сколько заявляя о своем появлении, и вошла… в пустую комнату. Английский письменный стол красного дерева, массивный и обшарпанный, подчеркивал своей несуразностью пустоту помещения. Эллиот влюбился в этот раритет в антикварной лавке на Мелроуз-авеню и уговорил владельца перевезти канцелярскую находку в «Магазин грез». И теперь стол царил как островок суровой действительности посреди комнаты, оформленной Эдвардом Тейлором в гамме завтрашнего дня: сочетанием тонов невнятно-серого, желтовато-коричневого, бисквитного и серовато-бежевого.
— Проклятье, куда же они запропастились? — пробормотала Билли себе под нос, распахнув дверь в кабинет секретарши.
При неожиданном появлении хозяйки миссис Ивэнс нервно подскочила на стуле и перестала печатать.
— Где они? — спросила Билли.
— О-о, миссис Айкхорн, то есть, миссис Орсини… — Секретарша смущенно умолкла.
— Ничего страшного, все так же ошибаются, — привычно успокоила ее Билли.
Она вышла замуж за Вито Орсини, самого независимого из независимых кинопродюсеров, всего полтора года назад, и люди, за много лет до этого привыкшие читать о ней как о Билли Айкхорн, неосознанно допускали такую же ошибку, обращаясь по привычке как прежде.
