— Подарил и сказал кормить. И заботиться. И поливать. — Она хихикнула. — А котят не поливают. Они сами воду пьют.
И девочка удалилась.
— Так это ваша кошка? — спросил швейцар. — Он у вас ее украл? Или вломился куда?
— Нет, это наш друг, — нетерпеливо ответил Джим. — Так в какую он сторону пошел?
— Да я уж не помню. Хотя нет, подождите. По-моему, вон туда, на восток. Там еще небоскреб Квейгмайера стоит, на нем буквы большие «Н» и «К». — Точно. Туда его и понесло.
Джим с тоской поглядел на восток. Прохожих почти не было. Еще бы: раннее утро, суббота. Мимо проехала полицейская машина.
Внезапно ему пришла в голову новая мысль. Джим круто повернулся и, не рассчитав, налетел на Милдред. Девушка, которая и так уже была на пределе, закрыла лицо руками, отвернулась и начала всхлипывать, пробормотав что-то похожее на «Боже правый».
— Простите, — раздраженно сказал адвокат.
Швейцар никак не мог понять, что нужно этой парочке. Уж больно они сами в это утро походили на сумасшедших.
Милдред перестала всхлипывать, глубоко вздохнула и постаралась улыбнуться.
— Ну все, — сказала она себе, — хватит. Господи, дай мне сил!
— Полиция! — Джим наконец озвучил свою гениальную мысль.
Милдред кивнула.
— Да, конечно.
Швейцар подошел ближе и осторожно вынул руку из кармана.
— Вот они, семена-то. — Его ладонь едва заметно дрожала. Там, где пересекались линия судьбы и линия жизни, лежали два зернышка. — Попробую в садике у себя посадить. Может, чего вырастет.
Джим глянул на семена, потом на швейцара.
— Они же нормальные, правда? — смущенно спросил тот. — Ничего незаконного?
И сунул подарок обратно в карман.
Милдред грустно рассмеялась.
— Нормальные, — ответил Джим. — Семена как семена. С фермы.
Он смотрел на проезжающие машины и думал о том, куда мог подеваться Брад. Ноги будто к тротуару приросли. Но надо двигаться, догонять удачу. Надо слиться с людским потоком, он-то вынесет.
* * *
— Давно ушел? — спросил полицейский.
— Рано утром.
— Ты же знаешь, пока сутки не прошли, я дело завести не могу. Двадцать четыре часа — минимум.
— Но ведь это особый случай, Стив!
Полицейский глубоко затянулся, откинулся на спинку стула и зевнул.
— Да ни черта с ним не случится. Сто раз тебе говорил.
— Случится.
— А если и случится, — полицейский покачался на стуле, — все равно он не поймет.
Джим вскочил. Он прекрасно знал про двадцать четыре часа, потому-то и пришел за помощью к брату. Думал, Стив сделает исключение.
Полицейский ухмыльнулся.
— Ладно, Джимми, расслабься. Разрулю.
— Когда?
— Прямо сейчас. — Стив задумчиво пригладил усы.
— То есть через месяц?
— Через пару минут. — Полицейский скривился в улыбке. — Вот докурю и займусь. Запретили, понимаешь, снаружи курить. — Он показал на закрытую дверь. — Новые правила. Чистоту соблюдаем, здоровье бережем. Короче, старые сказки про пассивное курение.
— Стив! Он уже наверняка во что-нибудь влип!
Джим снова сел и взглянул на свои ботинки. Коричневые ботинки. И серые носки. И над этим всем — ослепительно синие брюки. Адвокат покачал головой:
— Появишься в таком виде на суде — стыда не оберешься.
Полицейский только хмыкнул.
Джим сердито вскинул голову:
— Ну спасибо тебе! Прямо камень с души свалился. Любо-дорого посмотреть, как ты свой долг исполняешь.
— Вот только про долг не надо мне рассказывать! — вспыхнул Стив. Он нагнулся над столом и локтем задел папки с бумагами. Листки разлетелись по полу. — Знаем, ученые. О своем долге подумай!
— Ладно, проехали.
Джим полез за папками. Он ненавидел беспорядок.
— Оставь. Не трогай.
Джим выпрямился. Полицейский вмял окурок в стеклянную пепельницу. Ему казалось, будто он мнет собственную гордость. Просто-таки в глотку себе эту гордость заталкивает. Все, что Стив тысячу раз слыхал от отца, лезло наружу.
Полицейский оторвал взгляд от набитой пепельницы и возмущенно посмотрел на Джима. В груди закипала ярость, скулы свело от невыплеснутой ненависти.
— Долг! — Он с грохотом отодвинул стул и вскочил — Ты о своем долге говоришь или о моем? — Стив навис над братом.
Джим понял, что попался. Лучше не вставать, а то дойдет до драки. В наступившей тишине потрескивали электрические заряды, как перед грозой. Братья слушали дыхание друг друга, чувствуя надвигающуюся опасность. Наконец Стив нарушил молчание.
— Мой долг — ловить всякую мразь и надеяться, что мне не вышибут при этом мозги или что я не подцеплю какую-нибудь гнусную болячку. Я должен затолкать этих сумасшедших сюда, чтобы они не могли больше убивать приличных людей или такую же мразь, как они. Я должен бросать черножопых недоделков в клетки, где им самое место. Бродяг, которыми весь город провонял. Все хотят их накормить. Зачем? Чтобы они сидели у нас на шее всю жизнь? Сидели, и сидели, и сидели…
— Это не твои слова. Так говорил отец, а ты просто повторяешь, как попугай, — спокойно ответил Джим.
— Заткнись, Джимми! Дай договорить. Просто заткнись, ладно? — Полицейский махнул рукой перед носом у брата. — Я должен спасать блядей от их сутенеров, Джимми! Грязь липнет ко всему, как чума. Ты вообще представляешь себе, что творится на улицах? Знаешь, как тот, кто сотворил этот мир, — назовем его бог с маленькой буквы «б» — обрушивается на свой народ, чтобы все исправить? Болезни, которые эти подонки распространяют. Без нас они все давно бы передохли, что, может, и к лучшему, а мы им помогаем заражать окружающих. Младенцев. Теперь убивает не только то, что можно увидеть своими глазами. Убивает вирус в крови. Правосудие в крови. Сутенеры и рыбы покрупнее прикормили больше половины полиции. Я вижу эту грязь и спрашиваю себя: «Что, черт возьми, я тут делаю?» Большинство скажет, будто это глупый вопрос. Их головы полны всякой дурью, они уверены в себе, они скажут: «Полиция нужна чтобы соблюдать законы». Какие законы? Чьи законы? Кто их придумал? И почему бы мне не выйти до срока на пенсию? Или встать на довольствие этих отбросов, брать у них деньги? А потом уехать на юг. Нежиться на солнышке, наслаждаться жизнью. Жизнью, а не дымной жарищей, которая всех нас душит.
Полицейский старался заглянуть в глаза брата, но тот упорно отворачивался.
— Одна беда, Джимми, не люблю я солнца. И жизни на юге не люблю. Я тут нахожусь не зря, у меня есть цель, и ничто на свете не помешает мне ее добиться. Вчера я сломал парню нос и запер его за то, что он пытался меня подкупить. Он из Картелей, латинос поганый, никому не нужный. Но он-то выйдет на свободу, а мне объявят выговор за то, что я на него напал. Вот подожди. Помяни мое слово. Я сражаюсь с моим собственным народом. Плюю против ветра. Отец бы в гробу перевернулся, если бы знал, до чего дошло дело. Он всю жизнь боролся с этой мразью. А теперь его усилия — насмарку. Всю его жизнь, Джимми… Всю его жизнь спустили в унитаз!
