1
Нью-Йорк
Алексис Ив слишком глубоко погрузилась в мысли, чтобы заметить слежку. Выйдя из «Блумингдейла»[1]на морозный воздух нью-йоркской зимы, она на минуту положила сверток, чтобы надеть перчатки. Она обдумывала новую рекламную кампанию для «Адачи», мысленно повторяла слоганы, не уверенная, что они доживут до трех часов завтрашнего дня, на который был назначен срок исполнения заказа. Алексис одновременно была копирайтером и контактором,[2]вечным двигателем в одну женскую силу, как она в шутку частенько себя называла. С беспокойством она подумала, придется ли ей увидеть завтра, как представители «Адачи» сначала одобрительно кивают, а потом улыбаются.
Морти уже несколько дней проявлял озабоченность. Потихоньку, в своем обыкновении, он добился, чтобы она провела презентацию специально для него, с глазу на глаз, прежде чем показывать ее клиентам. Эта презентация должна состояться через час. Алексис всегда тянула до последнего. Так она чувствовала некую дополнительную остроту, приток энергии, на волне которой все сходилось, давая хороший результат.
Она готовила кампанию для «Адачи» и еще одну для управления шоссейных дорог района Хадсон-Вэлли, которому требовалась серия рекламных роликов и плакатов о безопасности дорожного движения с упором на осторожность при обгоне. Она чуть запаздывала с этим заказом, но сейчас ей не хотелось о нем думать. У нее и так дел по горло. В работе было еще несколько проектов, а дома новые соседи — заядлые полуночники, с их стороны доносились странные звуки явно сексуального характера, но при этом какие-то уж очень агрессивные. Или, может, она все напридумывала? Что в наше время вообще можно назвать слишком агрессивным?
— Боже ты мой!
Она вдохнула холодный предрождественский воздух и повернула в сторону фонарей, не сообразив, что уже проскочила мимо Музея современного искусства и дошла до самой 56-й улицы. Ей оставалось пройти один квартал. Она не заметила, что на другой стороне улицы стоит мужчина; его проницательные карие глаза улыбались из-под густых, черных, зачесанных набок волос, глядя, как Алексис поправляет на плече ремень сумки; руки он держал в кармане черного шерстяного пальто.
Алексис смотрела прямо вперед, задумавшись, и вместе с толпой прохожих ждала, пока на светофоре загорится зеленый. Она пыталась сосредоточиться, сфокусироваться на чем-то важном. Мельком заглянув в пакет с покупками, который держала женщина сбоку от нее, Алексис увидела рождественский подарок в праздничной упаковке и тогда поняла, что ее тревожит. Дэрри. Сколько уже она ничего не слышала о нем? Недели три? Месяц. Одинокое Рождество. То, что нужно: опять, как и в прошлом году, проработать все праздники напропалую, делая вид, что нет вообще никакого Рождества… А в душе надеяться на звонок или подарок от Дэрри, и это даст ей возможность сделать передышку, влиться в веселье, снова почувствовать рождественский дух.
Толпа с обеих сторон и сзади двинулась вперед, перешла улицу, быстро зашагала по 5-й авеню. Обегая глазами толкотню на обеих сторонах улицы, она не удержалась и сказала про себя: ты посмотри только, сколько народу. Миллионы человек в одном только этом городе. Почему же так трудно найти одного приличного мужчину?
Мужчина следил за Алексис от самого ее офиса, откуда она вышла во время обеденного перерыва. Он видел, как она забежала в «Серебряные вилки» на углу 3-й и 54-й, чтобы пообедать, и несколько раз прошел мимо окон, мельком выхватывая взглядом ее одинокую спину за столиком. Он даже вошел внутрь и постоял в короткой очереди, делая вид, будто ждет, пока освободится место, глядя, как она ест, всматриваясь в мягкость выражения ее лица. Она пару раз оглянулась, когда кусочек сандвича случайно повис у нее на краешке губы. Капля дижонской горчицы обожгла ей уголок рта; вытирая ее, она улыбалась про себя. Когда подошла его очередь, человек повернулся и ушел. Он задержался у дверей и смотрел, как выходит Алексис, натягивая перчатки, потом шел за ней всего в нескольких шагах, думая, как естественна ее походка, как плавно покачиваются волосы до плеч, как они густы. Он шагал в ногу с ней, подходя ближе, пока Алексис не вошла в двери универмага. Когда в конце концов она вышла, человек представил себе, будто он — небольшой пакет в ее руках. Какая-то симпатичная вещица, которую она купила для себя.
Он следил за ней четыре дня подряд, изучал ее образ жизни, с тех самых пор, как прилетел прямым рейсом из Торонто. В первый раз он заметил ее совершенно случайно, когда она выходила из «Матрицы» — офисного здания, в котором работала, и его поразило, насколько она похожа на женщину, которая в последнее время снится ему. Во сне она поднимала к нему руки, их пальцы переплетались и оба они улетали в небо, не испытывая ни печалей, ни тревог. Потом он узнал, где именно она проводит рабочие часы, он поднимался вместе с ней на лифте, смотрел, как она идет по коридору, складки ее длинного темно-синего пальто покачивались, и она входила в стеклянные двери с надписью: «Рикнер и компаньоны».
В пять часов он ждал, когда она спустится вниз, и она появлялась, именно такая, как он и ожидал, она уже практически принадлежала ему, он уже так много о ней знал, что почти владел ею. Он хотел подобраться как можно ближе, чтобы знать множество подробностей ее жизни, когда наконец-то они встретятся лицом к лицу. Чтобы всегда одерживать верх, неуловимо играя на ее симпатиях и антипатиях, легко завоевывая ее доверие.
Но следовать за Алексис до дома было для него нелегкой задачей. Порой она брала такси, а иногда добиралась на метро. Оказалось, что это труднее, чем можно было предположить. Мужчина проталкивался сквозь толпу, стараясь не отставать от Алексис, пробиравшейся в давке на платформе метро, или застревал далеко позади, когда ее такси лавировало между машинами.
В тюрьме ему часто приходилось слышать от заключенных о том, как они следили за женщинами, особенно от сокамерника Стюи, которого там прозвали Мясником. Ему удавалось легко установить, где живет женщина, но обычно это бывало в городах поменьше. В местах, где жизнь идет медленнее и люди не такие осторожные. Теперь же он вышел из тюрьмы и потому дал себе зарок забыть о том, что слышал, о всяческих жестокостях и личных извращенных страстях, которые придавали индивидуальность каждому преступнику. Наклонности выявляли их не хуже ДНК.
Ему не хотелось думать о прошлом, он гнал мысли о заказных убийствах, которые выполнял в крупных канадских городах — Торонто, Монреале, Ванкувере, — или о занятии его босса Стэна Ньюлэнда — видеобизнесе, съемках пыток, к которым его постепенно приучили. Хотя он рта не раскрыл об этом, когда его арестовали и засадили по пустяковому обвинению в незаконном хранении оружия. Отворачиваясь от этих мыслей, переходя улицу, он широко шагал, чтобы обогнать взрывы тел, крови и человеческих воплей, которые возвращались к нему и врывались в его сознание, словно бешеный речной поток.
