к делу Ларичева и других членов ЦК «Промпартии» и допросить их строжайше о том же, дав им прочесть показания Рамзина.
В) Строжайше допросить Громана, который, по показанию Рамзина, заявил как-то в «Объединенном центре», что «инт[ервен]ция отложена на 1932 г.».
Г) Провести сквозь строй г. Кондратьева, Юровского, Чаянова и т. д., хитро увиливающих от «тенденции к интервенции», но являющихся (бесспорно!) интервенционистами, и строжайше допросить их о сроках инт[ервен]ции (Кондратьев, Юровский и Чаянов должны знать об этом так же, как знает об этом Милюков, к которому они ездили на «беседу»).
Если показания Рамзина получат подтверждение и конкретизацию в показаниях других обвиняемых (Громан, Ларичев, Кондратьев и Ко и т. д.), то это будет серьезным успехом ОГПУ, так как полученный таким образом материал мы сделаем в той или иной форме достоянием секций КИ и рабочих всех стран, поведем широчайшую кампанию против интервенционистов и добьемся того, что парализуем, подорвем попытки к интервенции на ближайшие 1–2 года, что для нас немаловажно.
Понятно? Привет!»[131]. Подпись.
Так что так называемым расследованием на самом деле руководил Сталин, отдавая недвусмысленные распоряжения карательным органам. Внутренняя «матрешка» советского права полностью управляла внешней.
Сложно говорить о том, верил ли Сталин в интервенцию или сам ее придумал. Понимал ли, что П. Н. Милюков в силу возраста, здоровья и своего мировоззрения не хотел, да и не мог хотеть, чтобы какая-то страна захватила Россию.
Что касается «хитро увиливающих от „тенденции к интервенции”» Кондратьева, Юровского, Чаянова, они, конечно же, лично знали и Милюкова, и Рябушинского, поскольку Кондратьев и Юровский работали во Временном правительстве. Чаянов был одним из идеологов кооперативного движения и авторов текста закона Временного правительства «О кооперативных товариществах и их союзах», которые реально заработали в 1917 году[132]. Однако сказанное не является «пособничеством» в планах интервенции и вредительством советской экономике. Но главное – они принадлежали к окружению лидера правой оппозиции Бухарина.
И наконец, насчет Рябушинского. Менжинский мог и не знать, но кто-то из ОГПУ должен был быть в курсе того, что знаменитый в свое время русский промышленник П. П. Рябушинский[133], которому Рамзиным отводилась чуть ли не главная роль, умер 19 июля 1924 года от туберкулеза, то есть за шесть лет до проведения процесса.
Мощный удар по экономике вообще и по сельскому хозяйству в частности был нанесен расследованием и приговором по так называемому Делу «Трудовой крестьянской партии» (1931–1932). Дело вытекало из материалов процесса о «Промпартии». Процесс шел в закрытом порядке и по существу был разбит на несколько взаимозависимых уголовных дел, расследуемых по всей стране.
Причиной процесса стала борьба с вредительством, проходившая во всех сферах советской жизни, поводом – дореволюционное прошлое «вредителей, ненавидящих Советский Союз», работающих на высоких государственных постах и мешающих развиваться сельскому хозяйству.
Название «Трудовая крестьянская партия» появилось в деле о «Промпартии» и использовалось в возбужденном уголовном деле. На самом деле никаких организационных и прочих собраний, решений и действий в рамках этой мифической организации не совершалось. Следует отметить, что в конце 1927 года в Праге был проведен съезд эмигрантской организации с похожим названием – «Крестьянская Россия – Трудовая крестьянская партия», которую возглавил С. С. Маслов. О названии организации, активными членами которой они являлись, фигуранты узнали только из материалов дела. Показания выбивались.
26 января 1932 года коллегия ОГПУ признала Л. Н. Юровского, Н. Д. Кондратьева, А. В. Чаянова и многих других виновными. Н. И. Вавилов пытался заступиться за фигурантов, но сам оказался за решеткой как участник и даже организатор контрреволюционной деятельности.
Основной смысл показательных процессов был не только в том, чтобы доказать тезис Сталина об усилении классовой борьбы по мере строительства социализма[134], свидетельствующий о наличии латентной гражданской войны, но и в том, чтобы заразить подданных паранойей подозрительности и страха перед скрытым врагом, которым может оказаться чуть ли не каждый встречный-поперечный.
Ускорение процесса
Период сравнительно «умеренных» (по сравнению с тем, что было дальше) процессов конца 1920-х – начала 1930-х годов прекратился с убийством С. М. Кирова[135] 1 декабря 1934 года. Как говорится, концепция изменилась. Теперь целью стало выкорчевывание всей оппозиции, а также ликвидация старых большевиков, не признававших беспрекословный авторитет Сталина и не желавших участвовать в строительстве сталинской версии государства. Уничтожению подлежало все окружение оппозиционеров, начиная с родственников и заканчивая просто сочувствующими и попавшимися под руку[136].
В тот же день, 1 декабря 1934 года, было принято постановление Президиума Центрального Исполнительного Комитета СССР «О порядке ведения дел о террористических актах против работников Советской власти»[137]. Сталин лично принимал участие в составлении документа, в первом разделе которого значилось:
«1. Предложить следственным властям вести дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических актов ускоренным порядком.
2. Предложить судебным органам не задерживать исполнения приговоров о высшей мере наказания из-за ходатайств преступников данной категории о помиловании, так как Президиум ЦИК Союза не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению.
3. Предложить органам НКВД Союза ССР приводить в исполнение приговоры о высшей мере наказания в отношении преступников названных категорий немедленно по вынесении судебных приговоров».
В постановлении ЦИК СССР «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик» говорилось:
«Внести следующие изменения в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик по расследованию и рассмотрению дел о террористических организациях и террористических актах против работников Советской власти:
1. Следствие по этим делам заканчивать в срок не более десяти дней.
2. Обвинительное заключение вручать обвиняемым за одни сутки до рассмотрения дела в суде.
3. Дела слушать без участия сторон.
4. Кассационного обжалования приговоров, как и подачи ходатайств о помиловании, не допускать.
5. Приговор к высшей мере наказания приводить в исполнение немедленно по вынесении приговора».
Изменения в российский УПК были внесены Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 10 декабря 1934 года[138]. Фактически не то что подсудимые, а подозреваемые лишались процессуальных, да и вообще любых прав. Про Конституции СССР и РСФСР никто и не вспоминал. Таким образом, уголовное законодательство подстраивалось под нужды нового витка репрессий.
2 декабря Сталин прибыл в Ленинград. Там он, кроме прочего, лично допрашивал Николаева. На допросе также присутствовали Ворошилов, Жданов, Молотов, Ягода, Чудов, Кодицкий, Медведь, Ежов[139].
Первой репрессиям подверглась Ленинградская область. В течение нескольких месяцев оттуда были выселены десятки тысяч человек. Под чистку попали так называемые бывшие люди: князья, графы, бароны, офицеры императорской и Белой армий, священнослужители.
Секретарю ЦК и будущему наркому внутренних дел Николаю Ежову Сталин дал указание искать убийц Кирова среди зиновьевцев[140]. Постепенно в следственных бумагах сложился «Ленинградский центр», в который НКВД на начальном этапе следствия включило 14 человек, знакомых с убийцей.
Закрытый судебный процесс по «Ленинградскому центру» был проведен 29 декабря 1934 года под руководством председателя Военной коллегии Верховного Суда СССР В. В. Ульриха. Все участники дела (14 подсудимых), включая убившего Кирова Л. В. Николаева, были приговорены к высшей мере наказания. Николаев был расстрелян в ночь с 29 на 30 декабря по
