конверт.
Про себя он проклинал Пинкертона за бездушную жестокость. Тот не оставлял бедной девушке никаких денег — Шарплесс наполнил конверт собственными деньгами из сострадания и чувства вины за ту роль, которую сыграл в ее трагедии.
— Пожалуйста, если вам понадобится еще какая-нибудь помощь, обращайтесь, — закончил он стандартным предложением, призванным сгладить любую неприятную ситуацию, но сам почувствовал, что слова прозвучали неуклюже и фальшиво. Тёо-Тёо хотела лишь одного — вернуть своего сына, а он помог забрать его у нее, возможно, навсегда.
Тёо-Тёо забыла даже поблагодарить его, что было совершенно нетипично для безукоризненно вежливых японцев, и это ясно давало понять, в каком она состоянии. Она по-прежнему сидела неподвижно, как камень, с побледневшим лицом, и через какое-то время Шарплессу ничего не оставалось, кроме как откланяться.
Никто не проводил его, не помахал ему, как было принято, на прощание, когда он покинул дом, окутанный скорбью. Мрачная атмосфера вселила в американского дипломата тяжелое предчувствие, и он мысленно проклял Пинкертона за то, что тот предоставил ему разбираться со всем этим бедламом. Да, его задачей было заботиться об американских гражданах и помогать им в непредвиденных обстоятельствах, но он отнюдь не обязан был улаживать запутанные дела, оставленные ими после отъезда.
Шарплесс был не единственным, кто проклинал Пинкертона и Хелен, его влиятельную жену из высшего общества. В маленьком домике на вершине холма Судзуки молилась перед алтарем предков, чтобы они научили ее, как помочь любимой хозяйке, и чтобы Пинкертон получил свое кармическое наказание за все причиненное им горе.
Два дня Тёо-Тёо отказывалась есть и вставать с постели, уговоров Судзуки хватало лишь на то, чтобы заставить ее проглотить несколько ложек супа и расчесать ей волосы. Она не в силах была видеть хозяйку, обычно такую ухоженную, столь опустившейся.
Не отличавшаяся особой религиозностью Судзуки начала молиться в маленьком синтоистском святилище о том, чтобы хозяйка пришла в себя и смогла жить дальше без Дзинсэя, и на третий день, когда Тёо-Тёо, встав, попросила принести ей поесть и чашку горячего чая, Судзуки показалось, что ее молитвы были услышаны.
Вне себя от счастья Судзуки за полчаса приготовила любимые блюда хозяйки, заварила горячий чай и поставила все это перед ней на бамбуковом подносе, а рядом положила свежий, пахнущий жасмином юката. Пока Тёо-Тёо ела, Судзуки, радостно суетясь, приготовила ей горячую ванну, чтобы смыть пот, слезы и страдания последних дней.
Ее душа пела, потому что сегодня хозяйка выглядела гораздо лучше, на ее лицо вернулись краски. Она ела, пила, занималась обычными повседневными делами, и Судзуки почти казалось, что Дзинсэй сейчас выползет из соседней комнаты с особым гуканьем, означающим: «Поймай меня, если сможешь». Обстановка в доме казалась такой мирной и обыденной, что даже становилось жутковато, и Судзуки дивилась тому, как быстро оправилась хозяйка после своего испытания.
Тёо-Тёо долго лежала в горячей ванне, потом попросила Судзуки помочь ей уложить волосы в одну из самых замысловатых своих причесок, которую не носила с тех пор, как Дзинсэй уплыл в Америку.
Судзуки не пришлось упрашивать, она рада была, что хозяйка приходит в себя и начинает проявлять интерес к своей внешности.
— Ну вот, теперь вы снова красивая, — сказала она, закрепив последние заколки на высокой прическе госпожи.
— Снова? — искренне засмеялась, к удивлению Судзуки, Тёо-Тёо. — Разве я не всегда красивая?
— Тёо-Тёо-сан, так приятно видеть, что вы опять улыбаетесь, сегодня вы выглядите такой живой! — в порыве воскликнула она. — Думаю, у нас все будет хорошо!
Тёо-Тёо взъерошила служанке волосы, словно вернулись старые беззаботные деньки, и почти весело ответила:
— Да, Судзуки, я приняла очень важное решение — отпустить прошлое. Теперь у меня на душе мир.
Ближе к вечеру Тёо-Тёо попросила служанку сходить в город и купить продуктов, добавив, что ляжет вздремнуть до ее возвращения.
— Вы уверены, что с вами все будет хорошо? — с легкой тревогой спросила Судзуки. Она почти две недели не отходила от госпожи и рада была предлогу выбраться из дому на пару часов, но все же ее беспокоило, что Тёо-Тёо останется одна.
— Ерунда, конечно, со мной все будет хорошо, Судзуки-сан, — снова засмеялась Тёо-Тёо. — Посмотри на меня, разве по мне видно, что я в любой миг рухну? Людям вроде нас нужно быть сильными, мы делаем, что должны, и движемся дальше. Ступай поскорее, чтобы вернуться до темноты и помочь мне с ужином.
Ободренная Судзуки только рада была надеть сандалии и выскочить из дома, размахивая большой полотняной сумкой для покупок. Воздух за стенами дома был столь свеж и сладок, что Судзуки мысленно пообещала себе при первой же возможности вытащить Тёо-Тёо на улицу.
Когда она обернулась, Тёо-Тёо стояла в дверях и махала ей на прощание. Вечернее солнце окутывало ее золотым сиянием, отчего она казалась какой-то неземной, но на ее лице играла улыбка, и Судзуки было этого довольно.
ГЛАВА 14
Тёо-Тёо придумала для служанки поручение, чтобы остаться одной часа на два — этого времени ей должно было хватить на осуществление задуманного.
Вчера она решилась пойти на отчаянный шаг, поскольку знала: иного выхода нет. Бабочка попросту не могла жить без Дзинсэя, сына, утраченного ею, возможно, навеки.
Медленно достав тушь, бумагу и кисточку, она принялась писать: «Судзуки-сан, когда ты это прочитаешь, меня уже не станет. Пожалуйста, не беспокойся обо мне, ибо я буду в месте, где нет ни боли, ни страдания, а лишь мир и покой. Прости, что оставляю тебя так, и, пожалуйста, закажи по мне самую скромную поминальную службу, потому что я желаю как можно скорее покинуть сей мир. Все свои деньги и дом я оставляю тебе, Судзуки-сан, моя любимая верная служанка, моя подруга последних лет. Пожалуйста, веди плодотворную жизнь и не иди по моим стопам. Если когда-нибудь тебе доведется увидеть Дзинсэя, прошу, расскажи ему историю его матери. Саёнара[9], надеюсь, однажды мы свидимся!»
Прошло уже полчаса, и если она станет тянуть, то может не успеть сделать то, что должна, до возвращения Судзуки.
Вскочив, Тёо-Тёо подошла к комоду, где прятала кинжал, которым отец совершил харакири много лет назад. После похорон его вернули ей на хранение, и Тёо-Тёо положила кинжал в самый дальний уголок, долой с глаз и из мыслей, даже не представляя, что однажды сама им воспользуется.
От холода твердого блестящего лезвия у нее по спине побежали мурашки. Тёо-Тёо прошиб холодный пот, и на мгновение она заколебалась, прежде чем решительно отнести кинжал в гостиную.
Она знала, что существуют особые ритуалы для совершения
