во всем подъезде никого не было. Никто не вызвал полицию и не прогнал хулиганов. Все затихло, только гулко стучало в висках.
Крыса…
Открыла дверь. В квартире непрекращающейся трелью заливался домашний телефон, замолкая на секунду, он вновь и вновь разрезал воздух. Такие звонки были привычными. Сначала звонили из банка и интеллигентно-холодно сообщали о просрочке по кредиту. Затем тон собеседников стал более резким – давили на совесть, давили на нервы. Говорили, что с такой биографией я, как дочь «крысы», не смогу пройти проверку ни в одной службе безопасности при трудоустройстве. Звонки эти раздражали и выводили из равновесия, но не воспринимались как опасность. На все беседы и просьбы отец отвечал:
– Да, знаю, оплачу, – в трезвом виде.
– Катись отсюда к чертям, – в пьяном виде, разлепляя веки и глядя куда-то мимо осоловелыми от водки глазами.
Интересно, в какой из этих моментов я могла бы сказать: «Папа, ты лучше всех!»
Но в тот день ни один из вариантов ответа не был произнесен. Потому что произносить их было некому. Отец уже две недели не появлялся. Дома пахло чистотой от постиранного постельного белья и диффузора с корицей. Не было того тяжелого сладковатого запаха, который неизменно приносит с собой в помещение выпивающий человек. И даже пережитый только что ужас померк под окружающим уютом. Осталось только заставить замолчать трезвонивший телефон. Определитель номера помог сориентироваться, что звонили не из банка – номер был знакомый, и русло предстоящего разговора можно было примерно спрогнозировать. Безучастный голос робота-автоответчика на всю квартиру декларировал, что звонит папина сестра. Тоска навалилась на меня. Надо было поднять трубку, но делать этого очень не хотелось. Я догадывалась, о чем, а точнее, о ком пойдет речь, и мысленно закатывала глаза.
– Алло! – постаралась придать голосу максимальное спокойствие и отрешенность.
– Оооль, здравствуй, как вы живы-здоровы? – приветствие банальное, но интонации угрожающие.
– Потихоньку, – ограничилась я этим размытым определением.
Пауза.
– Ты нормально себя чувствуешь? Ничего у тебя не екает? Отца вторую неделю дома нет.
Беззвучно вздохнула. Нет, ничего у меня не екало. Я отдыхала. Вторую неделю у нас дома никто не повышал голос. Никто не орал и не скандалил. Никто не ходил с недовольной физиономией и не искал повода поругаться. Никто не оставлял включенную плиту и непотушенную сигарету. Никто не уходил, не закрыв за собой входную дверь. Дома было чисто и свежо. Вторую неделю я дышала полной грудью и наслаждалась. Вторую неделю я была расслаблена и даже могла улыбаться.
Нет. Ничего у меня не екало, не болело. Мне было классно, черт возьми! Настолько комфортно, что в голову неумолимо закрадывалась уродливой занозой мысль: «Хоть бы он не вернулся вообще». Я отгоняла ее от себя, но она уже там поселилась и обосновалась.
* * *
Чувства социальной ответственности и вины у алкоголика постепенно стираются, а точнее, они перекладываются на других членов семьи. Происходит подмена ролей. Отвечать за свои поступки такой человек не будет. Взывать к совести – бесполезно. Взрослые дети алкоголиков, израненные осколками детских травм, продолжают носить чувство чужой вины, стыда и с каждым разом повышать планку своей ответственности перед социумом.
Глава 14. 18 пропущенных
Желтый флажок с числом «13» остается позади. Я давно выбежала из своего кластера и теперь бегу рядом со спортсменами с более высоким темпом. Прислушиваюсь к своему организму. Если десять километров всегда даются легко, то после тринадцати-пятнадцати могут возникнуть трудности. Колени не беспокоят, и это радует больше всего. Казалось, что они – самое уязвимое место. Дыхание ровное, надежно приспособленное к темпу. Пульс в комфортной аэробной зоне. В животе легко, и энергия еще есть – не зря я уделила внимание питанию за неделю до старта. Жарко, невероятно влажно и душно. Спасают мокрые губки для обтирания, засунутые под лямки топа.
– Оленька, ты лучшая! – слышу я знакомый голос своего товарища по забегу. На старте я взяла чуть более быстрый темп и вырвалась вперед, и это была тактическая ошибка. Как только я обогнала пейсмейкеров, поддерживать темп стало невозможно. Одновременно происходили разнонаправленные процессы – кто-то обгонял меня, кого-то обгоняла я. Встречный поток бегунов почти иссяк – кластер, стартовавший последним, уже подбегал к середине дистанции.
Пару минут мы бежим рядом. Но совсем скоро становится очевидно, что сил у него осталось гораздо больше, чем у меня. Я не могу поддерживать такой темп. Ускориться сейчас – значит не оставить сил на последние километры.
Невероятным усилием воли заставляю себя произнести:
– Не жди меня, беги!
Кивок в ответ и удаляющаяся родная спина в темно-серой футболке. Ее уже не догнать. Меня обгоняют слева и справа. Возникает щемящее чувство, что я бегу последней. Серая футболка все еще мелькает между разноцветными спинами спортсменов, но в какой-то момент исчезает в потоке.
Когда у тебя за спиной есть тыл, ты защищен. А теперь ты один, и тыла нет.
Надо отвлечься от этих мыслей. Болельщики подбадривают бегунов, и не только тех, за кого пришли поболеть. Улыбаются, фотографируют и выкрикивают ободряющие лозунги. Это особая атмосфера, где пришедшего к финишу последним встречают чуть ли не с большими овациями, чем победителя.
Я подбегаю максимально близко к ограждению, которое отделяет трассу от зоны болельщиков, и вижу протянутые руки. Люди хотят прикоснуться к бегунам – к спортсменам, делающим, на их взгляд, что-то невероятное. На бегу касаюсь протянутой ладони, передавая свою энергию и получая ее в ответ. Девушка с праздничным язычком-дуделкой раздувает щеки, и металлизированная желтая дорожка звучно раскатывается вперед.
– Оля, давай, ты сильная, ты сможешь! – я оборачиваюсь на голос и вижу незнакомого молодого мужчину, который успел прочитать на моем лице боль и одиночество, а на стартовом номере – мое имя.
Ноги продолжают бежать, убегая от мыслей. Я уже давно не вижу серую футболку, но точно знаю, что дальше я могу одна.
* * *
Порой семейная жизнь бывает короче свадебного шлейфа. Развод дался мне легко. Как это бывает: зреет, наливается, копится, варится – а потом в одночасье отпускает. И ты понимаешь, что более правильного решения в твоей жизни еще не было. Жизнь из
