и не заставил ее взять его быстрее, чем она хотела.
Ольга замерла, почувствовав, как кончик его длины прижимается к ее входу. Она открыла глаза. Леиф смотрел на нее, его глаза горели огнем. Она наклонилась вперед, вздрогнув, когда ее легкое движение переместило его еще глубже, и поцеловала его.
На долгие мгновения время остановилось. Все, что осталось в этом мире, — сплетение их языков и ощущение его тела в ее. Она замерла, и он тоже не двигался. Ольга завязала золотой шелк его волос на пальцах и поцеловала его снова, лаская губами его губы, позволяя его жесткой бороде царапать ее кожу.
Когда боль нужды внутри нее стала слишком острой, она не смогла больше оставаться на месте. Ольга не думала об этом; она просто двигалась так, как хотело ее тело, позволяя Леифу входить так глубоко, как она могла принять. Они целовались, и она двигалась на нем, и их дыхание становилось все громче и громче, пока ее бедра не начали гореть от напряжения, а дыхание Леифа не превратилось в звериные стоны, наполнявшие ее рот.
И ох, что происходило внутри нее. Она знала ощущение мужчины, но не знала, что оно может быть таким. Не было никакого давления, никакой боли, никакого стыда. Там было только желание, бурлящее наслаждение, жажда. Тело горело, желание становилось все сильнее, и она хотела большего, намного большего, того, чего еще не имела.
Дело было не только в их соитии. Его язык, его борода, резкое хриплое дыхание, ее собственное дыхание, волосы в ее руках, боль от его пальцев, сжимающих ее плоть — все это было частью большего, часть того, что она больше не могла вынести.
Как раз тогда, когда ее потребность стала настолько велика, что она потеряла контроль над движением бедер и дыханием, Леиф с рычанием разорвал поцелуй и потянул ее назад, взяв контроль в свои руки. Он не прервал ее отчаянную скачку, но замедлил ее, а потом наклонился и поймал ее правый сосок ртом, сжав его губами.
Ольга так сильно выгнулась назад от взрыва удовольствия, что опустилась вниз, почти полностью забрав его в себя. И все-таки ей было нужно больше, чем она имела. Их соединения было недостаточно. Хватки его рук было недостаточно. Даже его прекрасного рта, его бороды на ее груди было недостаточно. Она не знала, что ей нужно.
Но он знал. Она знала, что Леиф знает.
— Возьми меня! — ахнула она.
Он выпустил ее сосок, и Ольга захныкала от жажды ласки.
— Ольга? — она слышала в его голосе ту же нужду.
— Возьми меня. Пожалуйста. Пожалуйста. Мне нужно. Я не знаю. Возьми меня. Нас. Возьми нас, — слова приходили к ней вразброс.
Но он понял ее. Он взял ее на руки и перевернул. Теперь она лежала на спине, в положении, которое хорошо знала, но лицо Леифа, глядящего на нее с ласковой осторожностью сквозь занавес золотистых волос, — это было ново.
Он поцеловал ее и начал двигаться, медленно и очень осторожно, но Ольга не хотела медленно, и когда она стала извиваться под ним, вонзая ногти в его спину, он стал двигаться быстрее.
Это было то, что ей было нужно, — давление его тела, шанс почувствовать и перестать думать. Сдаться. Отдать себя. Дать самой. Сделать выбор.
Он снова оторвался от ее губ и посмотрел ей в глаза, и то, что она увидела в них, было концом и началом ее жизни.
Освобождение обожгло Ольгу жаром и холодом, заставляя ее тело напрягаться и расслабляться снова и снова в череде спазмов, и когда его рот снова накрыл ее рот, заглушая звук, она едва осознала, что почти кричит.
Его тело замерло, пока она дрожала и трепетала, а потом Леиф опустился на кровать рядом с ней. Они слушали хриплое дыхание друг друга и лежали так — долго, пока приходили в себя.
Это не было похоже на то, что происходило с ней раньше. Это был едва ли тот же самый физический акт. Это было то, ради чего объединялись хихикающие девушки и их мужчины. Теперь она поняла.
Более того, она поняла, что так сильно сближало Бренну и Вали. Не просто соединение. Связь.
Леиф медленно вышел из нее, его глаза не отрывались от ее лица.
— Все хорошо? — спросил он.
Чувствуя себя наполненной и одновременно пустой, счастливой — так сильно, что это было даже больно, она повернулась к нему лицом и провела пальцами по его бороде.
— Все хорошо. А ты как?
— Sa oled mulle kõige olulisem. — Леиф поцеловал кончик ее носа.
Ольга прижалась к его груди, чувствуя макушкой его подбородок.
Он тоже был для нее важнее всего в мире.
— oOo~
На следующий день Ольга стояла у окна в комнате Бренны. Бренна спала, укутанная в меха, ее бледное лицо резко выделялось на фоне темной медвежьей шкуры.
Грудь Бренны спокойно поднималась и опадала, но дыхание было частым. Ольга волновалась. У Бренны все еще шла кровь — после родов, после падения, после земля знает, чего еще. Кровь текла не только из женского места, но внутрь Ольга заглянуть не могла. Она капала столько целебного напитка, сколько могла, в сухой рот Бренны, пытаясь сохранить ее жизнь, но знала, что если кто и может помочь Бренне, то только она сама.
Торвальда не смогли похоронить — земля была слишком мерзлой, чтобы принять его. Вместо этого Леиф и несколько налетчиков соорудили небольшой погребальный костер в лесу недалеко от стен замка, и Вали принес корзину с сыном к этому костру, чтобы проводить его в другой мир, которому налетчики придавали столько значения.
Ольга открыла ставни, впуская холод. Из этой комнаты она могла видеть маленький костер. Вали выбрал это место, потому что эти окна выходили на небольшую поляну, где он, и Леиф, и почти все налетчики и несколько жителей деревни теперь стояли, окружив костер, с неподвижными, склоненными головами.
Ольга наблюдала, как Вали ставит корзинку с сыном на сложенный костер. Когда он отошел на шаг назад, заговорил Орм, старший из налетчиков. Ольга могла слышать его речь, но не различала слов. Затем Леиф вышел вперед с факелом, но Вали остановил его, положив руку на его руку, и забрал факел. Он сам поджег костер своего сына.
Когда Ольга, наконец, закрыла ставни, опасаясь, что в комнате стало слишком холодно для Бренны, Вали и Леиф все еще стояли, теперь одни, наблюдая за угасающим пламенем.
Торвальда не стало.
— oOo~
Вскоре после этого Вали вошел в комнату. Он
