я уж не говорю об остальном, ни одной! Впрочем, нет и ни одного мужчины, который бы еще что-то мог, но плевал я на них. Только Тонино и я, на целом острове. Надо будет попросить его познакомить меня с какой-нибудь овцой-давалкой.
Стоит ли вообще заговаривать с ним на эту тему? Что, если он гей и предложит мне простой выход из ситуации? Хотя, даже будучи геем, он ведь не смог бы терпеть, он бы уже наверняка пристроился сзади к какому-нибудь деду? Или дед бы пристроился к нему…
Бедный Тонино, как ни крути.
А мне куда деваться? Сколько я еще буду дрочить в горшок?! Ясное дело: пока не организую выборы.
Ни хрена политика не шлюха! Была бы шлюха — она бы мне уже дала.
Voglio una donna![7] Voglio una do-o-onna-a-a!
Искренне ваш
* * *
Нанятые Бонино и его Фандэйшей итальянцы и в самом деле могли привезти на Третич все что угодно: Селим здесь не обманул, — однако количество товара, привозимое за раз, было ограничено. Порт был единственным местом, где можно пристать и разгрузить товар, а риск сесть на мель при преодолении Пиорвого Мура вынуждал их точно рассчитывать загрузку глиссеров. Поэтому-то Бонино и договорился с итальянцами о том, чтобы они приезжали так часто: раз в неделю (что серьезно сказалось на стоимости их услуг), — однако на некоторые товары у третичан все же возникал дефицит. Например, на топливо.
— Месяца через два, — ответил Тонино, когда Синиша первый раз спросил, может ли он свозить его на денек на Вторич. — Как только я накоплю достаточно топлива.
В руках старых третичан уже не было сил, чтобы преодолевать большие расстояния на веслах и работать с парусами. Так что топливо для корабельных моторов очень сильно ценилось на острове. Итальянцы же, в зависимости от веса и объема других заказанных островитянами товаров, могли привезти максимум пятьдесят-шестьдесят литров в неделю.
Поэтому после первых же ссор на этой почве третичане придумали систему равноправного распределения купленной «сольяры» и «газолины». Барзи вел строгий учет и точно знал, кто на следующей неделе сможет купить себе десятилитровую канистру топлива. Иногда у итальянцев было достаточно места на борту и они привозили одну канистру сверх оговоренного количества. В этом случае прямо в порту организовывали экспресс-лотерею: каждый житель получал по билетику. Обсуждались и другие варианты розыгрыша, но так оказалось проще всего.
— Угадай, что у меня есть, — пропел Тонино, входя без стука в кабинет поверенного и размахивая клочком белой бумаги.
— Эт чё? Дай посмотрю… Что «тридцать семь»? Написано «тридцать семь», я что-то не врубаюсь.
— Это твой билет на Вторич и, разумеется, обратно, — продолжал нараспев Тонино. Глаза Синиши округлились.
— Погоди-ка… Ты что… Ты выиграл в лотерею, а? Да ведь? Выиграл?
— Ага, десять плюс еще десять! Мы теперь, если нам захочется, можем на «Аделине» устроить хоть путешествие вокруг света.
— Ух, парень! Это великолепно! Когда выдвигаемся? Я, в принципе, готов хоть завтра…
— С твоего позволения, я бы не рекомендовал это делать.
— Это, блин, еще почему? — удивился поверенный, предчувствуя очередную долгую историю, как обычно старую и трагическую.
— Завтра суббота, в полдень на Вториче все уже будет закрыто. Раз уж нам выпал такой шанс, зачем его тратить столь бездарно? Поедем лучше в будний день, можем прямо в понедельник. Так ты сможешь, я полагаю, спокойно отправить весточку своим работодателям.
— Ты гений, — ответил ему Синиша спустя пару секунд. — Чудо природы. Ты знаешь все на свете. Ты просто молодец.
— Ну-ну, хватит, не преувеличивай, ну… — бормотал заключенный в объятиях Синиши Тонино, искренне тронутый комплиментами, которых он до этого никогда ни от кого не слышал в таком количестве.
Вечером Синиша почти целый час копался в своих вещах в поисках зарядки для телефона. В отчаянии он перевернул вверх дном всю свою комнату, дважды скатал и раскатал древний матрас, трижды проверил все карманы висевшей в шкафу одежды, перетряс дорожные сумки, умудрился занозить палец, пока шарил рукой под тумбочкой. В итоге он все-таки лег в постель — гораздо позже обычного, около полуночи. На острове его городские биоритмы перестроились буквально за неделю: раньше он ложился в два часа ночи, а поднимался в семь утра. Недостаток сна он компенсировал кофе, «Ред Буллом» и витаминами. На Третиче же, несмотря на стоявшую перед ним чрезвычайно ответственную задачу, он работал совсем мало, а вариантов проведения досуга было и того меньше. У Тонино-старшего в комнате имелись телевизор и радиоприемник, но Синише казалось глупым проситься к нему или к кому-нибудь еще, чтобы посмотреть свежий выпуск «Вестей». Поэтому тело поверенного подстроилось под третичский ритм жизни, характерный для сезона осень/зима: усталость накатывала уже около девяти вечера, и в пол-одиннадцатого он засыпал, пролистывая перед этим десяток страниц старых газет из архива Тонино. Но в тот вечер все шло кувырком. Хоть Синиша и устал до безумия, он сильно нервничал и не мог уснуть. Выключив свет, он долго ворочался в плохо застеленной кровати. Где может быть эта проклятая зарядка? Куда мог деться этот пластиковый кусок дерьма? Ладно, фиг с ним, завтра при дневном свете окажется, что она лежит в каком-нибудь совершенно идиотском месте, где я уже раз двадцать смотрел. Надо подумать о чем-нибудь другом, о чем-нибудь хорошем… Скажем, о Вториче. Наконец-то цивилизация, всего лишь через два дня. Почта, нормальный магазин, газетный киоск, людная площадь, звон колокола, паром, автомобили… Мать моя! Синиша приподнялся в кровати, с ужасом осознавая, что теперь даже такая дыра, как Вторич в декабре, представляется ему желанным оазисом городской жизни. Кошмар! Что же получается, он так быстро превращается в Тонино? А не начнут ли с ним завтра случаться такие же аутичные провалы: «Какой я по счету поверенный? Седьмой? Нет, восьмой… Погоди-ка, седьмой или восьмой?»
Синиша потянулся за курткой, висевшей на стуле между кроватью и небольшим столиком, чтобы достать из кармана сигареты. Сделав первую глубокую затяжку, он вдруг услышал доносившийся откуда-то приглушенный сердитый мужской голос. Расслышать слова и понять, что говорят, на этом острове было проблематично и среди бела дня, даже если говорящий находился совсем рядом. Однако по интонации было ясно, что мужчина кого-то очень сильно ругает. Прикрыв ладонью огонек сигареты, Синиша подошел к окну. Отсюда было почти ничего не слышно. Тогда он неохотно подошел к двери и вновь прислушался: здесь голос звучал громче. Он тихонько приоткрыл дверь и сразу же определил источник шума. Внизу, в своей комнате, что-то кричал
