такими Саша и свёл Андрея. Оба ушли в больших сомнениях по поводу того, была ли им вообще полезна беседа с этими безумцами, впрочем, впоследствии их сомнения развеялись. Из стоящего удалось получить кипу газетных вырезок за 2676–2677 годы, когда проводились поиски пропавших. Это помогло освежить в памяти события годовой давности. Кроме того, их натолкнули на интересное исследование местного быта, культуры и верований.
Книга называлась «Сказания Болотных Земель». Её написал малоизвестный этнограф Владислав Нершин. Если другие его работы читал хотя бы кто-то, эту по непонятной причине обходили молчанием, хотя, казалось бы, после тех почти мистических происшествий именно её-то и должны были зачитать вдоль и поперёк. Однако о существовании «Сказаний» знали, по-видимому, только те, кто имел непосредственное отношение к розыскам в Штормовой, и то не все, да несколько интересующихся персонажей. Её почти не цитировали и нигде не упоминали.
Нершин писал понятным языком и мог заинтересовать стороннего читателя, по крайней мере такого, как Андрей Стрела, но ничего явно настораживающего в книге не встречалось. У Андрея осталось ощущение, что прочитал он про древнее поселение очередного малого племени, поглощаемого цивилизацией, из тех, у которых сквозь современный образ жизни нет-нет, да и проглядывают обычаи прошлого, слегка неказистые от того, что их значение уже никому толком неизвестно. Кроме того, Нершин изобразил местных жителей по-детски доверчивыми фантазёрами. Они готовы были поверить во всё, что угодно, и перенимали у приходящих чужаков любые россказни, переиначивая их до неузнаваемости. Размытое чёрно-белое фото фрески из единственной церкви в Штормовой подтверждало это. Фреска изображала две громадных крепости, у их подножия — полуразрушенные остатки деревни, среди которых отчётливо угадывались башни церкви. Повсюду занялось пламя. Люди разбегались в ужасе, точно рой насекомых. Из расщелин в каменной кладке, лестничных проходов, из-под земли выходили крупные фигуры, то ли густо поросшие тёмной шерстью, то ли закутанные с ног до головы в бесформенное тряпье — на фотографии разглядеть было трудно. Характерным для подобных картин образом они затаптывали мелких людишек, небрежно раскидывали их одной рукой, поднимали высоко под самое небо. Ещё бы, ведь если верить подписи Нершина, на фреске изобразили Конец Времён. Андрей невольно улыбнулся подобной версии известного сюжета — насколько любопытные сплавы образуются, когда свиатлитство накладывается на старые суеверия. Нершин писал о вере местных народов в приход неких Ночных Созданий, в том числе Подземных, которых изображала фреска. По легендам, за их появлением последует Конец Времён, и на планете воцарится Ночь, как это было в Начале Времён.
Андрею закрадывалась в голову мысль поехать в Штормовую и самому, либо напару с Сашей во всём разобраться. Загадка требовала решения, а фотографии хвойных лесов, плотно оцепивших деревню, и виды на маяк добавляли желания поехать — пусть и надолго, пусть от железной дороги придётся тащиться несколько суток по болотам, пусть это безумие, и там пропадают люди. Тем не менее, никуда он не поехал — жизнь, как обычно вмешалась со своими поправками. Срочно потребовались деньги, на носу висели экзамены, и приходилось буквально ночевать в мастерской. Вслед за окончанием учебного года стали объявляться люди, и каждый по своей причине стремился завладеть его вниманием. Стрела завертелся в хороводе знакомств и приглашений, постоянно откладывая отъезд. В голову валом лезли замыслы новых скульптур, и так незаметно для себя он отказался от путешествия.
В этот период его особенно занимала легенда о Дииво-траве, описанная в книге Нершина. Согласно «Сказаниям», в награду за освободительные войны в Болотных Землях боги наградили одного из местных героев тем, что обратили его после смерти в полевое растение — серую лынь, которую жители называют Дииво-травой. Корни Дииво-травы проникают в самый центр планеты, а стебель в некоторые дни вырастает до небес.
Серая лынь вертелась в его мыслях вперемешку с Дииво-травой, вырастая до невиданной высоты. Чёрные цветы её, казалось, несут в себе неразгаданное. Он силился понять смысл, заключённый в изгибах её стебля. Так появилась одна из самых странных его работ — «Серая лынь», гипсовое изваяние в половину человеческого роста. Позже, когда он уже не был студентом, ему пришло письмо с предложением выполнить несколько статуй для Градских зданий. Кроме того, в письме выразили желание приобрести «Закулисье» для местного театра. Стрела тут же начал паковать вещи, ломая голову, откуда властям захолустного городка в четырёх сутках езды от столицы известно о его студенческой работе. Загадку разрешило следующее письмо, пришедшее несколькими днями позже от Петера Чремниши. Оказалось, он уже больше года спасается в этой глуши от тех, кто излишне всерьёз принимал свиатлитский текст «Пророчество о цвете». Именно он расписал градоначальнику его скульптуру. Городом Петер остался доволен. «Тебе обязательно надо приехать сюда. Да, далеко от столицы. Да, глухомань. Да, одни поля на лимлины11 окрест. Да, город небольшой. Я знаю все твои возражения, поверь, это не важно. Нам с тобой лучше места не найти, тебе особенно. Сам подумай, мраморный карьер рядом с городом, сутки идти, если быстрым шагом и с пустыми руками, а носильщики с грузом идут двое. Понимаешь, что это значит? Ты забудешь свои вечные трудности с материалом. Да и потом, ты нигде не встретишь такого понимания, как в Граде, нигде так свободно работать не сможешь. Здесь не шарахаются от непривычного, и носиться с полоумными фанатиками из-за того, что ты нарушил их прогнившие каноны, тоже никто не будет. Приезжай ко мне, это место особенное». Так Андрей задержался в Граде на шесть лет.
Глава 5. Светлана
Последние дни Андрей провёл в состоянии, близком к помешательству. Всё вылетало из рук. Его трясло беспрерывной дрожью, он резко оборачивался на малейший шорох, отскакивал в сторону и долго не мог унять сердцебиение. «Будь ты проклят, Воротов!», — такой была его главная мысль. Глаза раскраснелись. Андрей боялся засыпать, а ложась, просыпался каждую минуту. Собственный дом казался ему застывшим в неестественной тишине, тени выглядели необычайно резкими. Боковым зрением он теперь постоянно видел мелькающие чёрные пятна. Порой он застывал напротив полуживой статуи, стараясь не сводить с неё глаз и сжимая за плечи изо всех сил, как будто это могло удержать её на месте. На людях ему удавалось держать себя так, будто ничего не происходило. Оставаясь же наедине с собой, он погружался в безумие. Его бросало то в ужас, то в злорадный истерический хохот. В такие моменты он
