Особенно в условиях пандемии.
Слово "Эбола" происходит от названия реки, протекающей в глубине африканского Конго. В 1976 году в районе этой реки Эбола врачи сообщили о странной и ужасающей новой "геморрагической лихорадке". Она начиналась с лихорадки, боли в горле, мышечных болей, головных болей, рвоты, диареи и сыпи, но часто приводила к печеночной и почечной недостаточности и внутреннему кровотечению. По данным Медицинского центра Джона Хопкинса, "от 25 до 90 процентов инфицированных" умирали, а «средний уровень смертности ... около 50 процентов». Это было сопоставимо с европейской чумой "Черная смерть" XIII века.
В последующие три десятилетия болезнь спорадически вспыхивала в различных африканских регионах, но затем затихала, поскольку ее жертвы очень быстро умирали. Все изменилось в декабре 2013 г., когда в одной из гвинейских деревень, расположенной недалеко от города Геккеду, заразился двухлетний ребенок, оказавшийся рядом с извилистыми искусственными границами, с помощью которых колониальные властители XIX века разделили обширные западноафриканские леса на страны под названием "Гвинея", "Сьерра-Леоне" и "Либерия". Местное население было тесно переплетено друг с другом, постоянно перемещалось через границы, и болезнь быстро распространялась.
Темноволосая американка по имени Сьюзан Эриксон была одной из первых на Западе, кто узнал о лихорадке Эбола. В начале своей жизни она провела несколько лет в Сьерра-Леоне в качестве идеалистически настроенного добровольца американского Корпуса мира. Затем в 1990-х гг. она вернулась в колледж, чтобы получить докторскую степень по антропологии, но с изюминкой: она соединила культурный анализ с медицинскими исследованиями. Это направление, получившее название "медицинская антропология", отстаивает основную идею: человеческое тело не может быть объяснено только "твердой" наукой, поскольку болезнь и здоровье должны быть вписаны в культурный и социальный контекст. Врачи обычно рассматривают человеческое тело с точки зрения биологии. Однако в большинстве культур тело также рассматривается "как образ общества", отражающий наши представления о таких проблемах, как загрязнение и чистота, как отмечает антрополог Мэри Дуглас. Это влияет на отношение к здоровью, болезни и медицинскому риску. Или, как отмечает Дуглас в книге, написанной ею в соавторстве и посвященной ядерным, экологическим и медицинским рискам, поскольку "восприятие риска - это социальный процесс", каждая культура «предвзято относится к выделению одних рисков и преуменьшению других». Во время пандемии, например, люди обычно держатся за "свою" группу, как бы они ее ни определяли. Это означает, что люди, как правило, переоценивают риски, приходящие извне, и недооценивают те, которые возникают внутри группы. На протяжении всей истории пандемии ассоциировались с ксенофобией, даже если люди спокойно относились к рискам заражения внутри страны.
Первоначально Эриксон рассчитывал использовать медицинскую антропологию для изучения репродуктивного здоровья в Сьерра-Леоне. Но в 1990-х гг. в регионе началась жестокая гражданская война. Поэтому она переключила свое внимание на Германию, а затем вернулась в Сьерра-Леоне с академической базы в Университете Саймона Фрейзера в Канаде, чтобы изучить, как цифровые медицинские технологии влияют на общественное здравоохранение. 27 февраля 2014 г. она проснулась в съемной комнате во Фритауне, столице Сьерра-Леоне, достала телефон и прочитала в новостной ленте в Интернете о "странной геморрагической лихорадке, похожей на лихорадку Эбола". Я просто подумала: "Хорошо", лучше принять это к сведению. Но я не была слишком обеспокоена. Я часто вижу подобные сообщения о «страшных болезнях», - вспоминает она. Затем, когда министерство здравоохранения созвало совещание по планированию ответных мер с участием государственных чиновников и представителей таких групп, как "Врачи без границ" (MSF), ЮНИСЕФ и Всемирная организация здравоохранения, исследовательская группа Эриксона приняла участие в совещании, чтобы провести наблюдение за участниками.
"Администратор начинает встречу с обзора лихорадки Эбола и угрозы ее распространения", - говорится в полевых заметках исследовательской группы. "Затем [администратор] переходит к задаче: "У нас есть шаблон [для борьбы с Эболой], но нам нужно принести его домой, сделать его сьерра-леонским". Он объясняет, что шаблон - это документ ВОЗ, составленный после [предыдущего эпизода Эболы в] Уганде , который необходимо переделать для Сьерра-Леоне. Мы здесь для того, чтобы составить планы наблюдения и лабораторных исследований".
"Люди в аудитории отвечают так, как будто они уже делали это раньше", - говорится далее. "Группа начинает обсуждать инструменты наблюдения, просматривая стандарты оценки подозреваемых и подтвержденных случаев Эболы ..... Начинаются споры о количестве людей, которых необходимо подготовить для RRT (Rapid Response Teams). Люди подсчитали, что при наличии 1200 пунктов здравоохранения (ПЗП) по всей стране, а также частных клиник, 2 ПЗП на ПЗП означают, что необходимо обучить 2500 человек".
Для участников беседы она казалась ничем не примечательной. Официальные лица Сьерра-Леоне следовали сценарию борьбы с инфекцией, разработанному международными организациями, такими как ВОЗ, и узаконенному мировой наукой о здоровье. Однако, слушая Эриксон, она почувствовала беспокойство. Чиновники разбрасывались аббревиатурами, как талисманами, чтобы отгородиться от опасности, обозначить свою власть и получить финансирование от западных доноров. Она уже не раз наблюдала подобное. Однако у жителей Сьерра-Леоне не было суверенитета для принятия собственных решений в отношении лихорадки Эбола, и никто не спрашивал жителей Сьерра-Леоне, что лучше - или чего хотят потенциальные жертвы лихорадки Эбола. Действительно ли это лучший способ борьбы с пандемией? задалась вопросом Эриксон. Она опасалась, что нет.
Через две недели, 11 марта, бостонская технологическая платформа HealthMap выпустила глобальное предупреждение о лихорадке Эбола. Это казалось победой американских инноваций. До этого момента предупреждением о вспышке нового заболевания всегда занималась ВОЗ. Но HealthMap, получившая финансирование от Google, опередила ее. "Meet the Bots That Knook Ebola Was Coming!" - гласил заголовок журнала Time рядом с устрашающими фотографиями медицинских работников в белых защитных костюмах и очках в африканских джунглях. "Как этот алгоритм обнаружил вспышку Эболы раньше людей!" - объявила Fast Company. Эта новость вызвала восторг среди западных медицинских групп и технарей. Казалось, что эти вычислительные средства могут не только отследить болезнь, но и предсказать, куда она может двинуться дальше, что позволит быстро справиться с лихорадкой Эбола. В Гарвардской медицинской школе британская исследовательница Кэролайн Баки проанализировала записи 15 млн. кенийских мобильных телефонов, чтобы отследить распространение малярии. Она надеется сделать то же самое с лихорадкой Эбола и обратилась в телекоммуникационную компанию Orange за разрешением использовать данные сотовых телефонов в Либерии для этой цели. "Повсеместное распространение мобильных телефонов действительно меняет наше представление о болезнях", - заметила она.
Однако за полмира, во Фритауне, Эриксон начал беспокоиться. С высоты птичьего полета научные данные выглядели впечатляюще. Но не так, как с высоты птичьего полета. Одна из причин заключалась в том, что такие сайты, как HealthMap, как правило, отслеживают новости на английском языке, а не
