бы послать Власкова. Тот быстро бы разобрался с двумя кражами, совершёнными в один день. И стоило бы заняться делом о нападении на городового. Спуску нельзя давать преступникам, нападающим на стражей закона. Кто ж тогда соблюдать порядок будет?
Глава 16
Лунащук, успевший к отъезду, расположился в вагоне жёлтого цвета – жалованье не позволяло с шиком проехаться в первом классе, приходилось довольствоваться вторым. Но зато народу было, на счастье, не так уж и много, да и расстояние в двести пятьдесят семь вёрст казалось не таким большим. Так что можно было потерпеть, сняв обувь и вытянув натруженные за день ноги.
Сон сморил сразу – то ли сказывалась усталость последних дней, то ли организм почувствовал позднее вечернее время.
Всё складывалось довольно гладко, и уже к трём часам пополудни Михаил Александрович выходил из почтового фургона, перевозившего до села Бережань два раза в неделю – по вторникам и субботам – присланную из других мест корреспонденцию.
Возница, бывший почтальоном, указал господину из столицы, где находится дом станового пристава.
– Да три дома пройдёте, так там и стоит большой такой, в два этажа, с чёрной крышей. Вон, – указал возница рукой, – даже отсюдова видна.
– Благодарю, – Лунащук протянул серебряный рубль.
Почтальон в почтении поклонился и быстро сунул монету в карман.
Везение не покидало Михаила Александровича – коллежский асессор Хлюдзинский, исполнявший должность станового, сидел за столом и готовился обедать, когда пришла жена и сказала, что Александра Антоновича спрашивает средних лет господин в приличном костюме.
Пристав поворчал, накинул на плечи форменный китель и вышел из дому. Хлюдзинскому не нравилось, когда его отвлекали от важного дела – трапезы.
Александр Антонович был почти без малого в сажень ростом, крупный телом, с предательским брюшком, которое обтягивала белая рубаха. В должности состоял почти тридцать с лишком лет. Поступил в полицию сразу же после увольнения с военной службы.
Он окинул тяжёлым взглядом приезжего, смерив его с головы до ног и при этом гадая, какого ляда принесло в его село эдакого столичного франта.
– Коллежский секретарь Лунащук Михаил Александрович, чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции Санкт-Петербурга, – отрекомендовался незнакомец, протягивая сыскной билет.
Александр Антонович повертел билет в руках, прочитал, шевеля не только губами, но почему-то и седыми кустистыми бровями, вернул бумагу.
– Коллежский асессор Хлюдзинский Александр Антонович, становой пристав, – в свою очередь произнёс полицейский. – По какой надобности забросило вас в наши края? – спросил он, ещё более нахмурив лоб.
– Мы у порога беседовать будем? – прозвучал то ли вопрос, то ли приглашение гостем хозяина.
– Если не будете возражать, то предлагаю обсудить вопросы, с которыми вы приехали, за столом. Я только вернулся с соседнего села и теперь имел намерение отобедать.
– Нет, Александр Антонович, возражать не буду. Слишком ухабистая у вас здесь дорога, всю душу вытрясла, но в то же время добавила аппетиту.
За столом хозяин указал на запотевший графин.
– Вы не против?
– Отнюдь, – улыбнулся Михаил Александрович.
– Тогда за знакомство.
Лунащук, в свою очередь, поднял рюмку и осушил до дна вслед за приставом. Последний крякнул и тут же осекся.
– Хорошо пошла.
Кунцевич, в отличие от удачливого коллеги, добирался тяжело, хотя большую часть пути и проспал в вагоне первого класса. Всё благодаря жене, которая получила в качестве приданого небольшое имение в Екатеринославской губернии, откуда с достаточной периодичностью поступали денежные средства. Этих-то средств хватало не только на довольно приличное жильё во втором этаже на Моховой улице, но и на безбедную жизнь.
Деревня Бабарыкино входила в состав Микулинского прихода Микулинской волости Старицкого уезда и находилась в 43 верстах от уездного города Старица. Но и до Старицы необходимо было добраться, на что тоже уходило драгоценное время, да и квартира станового пристава находилась отнюдь не в том селе, которое было нужно.
Мечислав Николаевич потерял один день, но всё-таки нашёл станового пристава Тяжелова. И вместе с ним отправился в столь малое, но ставшее знаменитым среди сыскной полиции столицы село.
– Мечислав Николаевич, разрешите мне так вот, по-простому, вас величать?
В ответ Кунцевич только качнул головой. Заданный вопрос он слышал то ли в третий, то ли в четвёртый раз, поэтому не хотелось даже раскрывать рта. Хорошо, что становой пристав согласился сопровождать петербургского гостя. Иначе сплошная беда. В таких краях, не ровен час, можно заплутать.
– Мечислав Николаевич, гость вы мой дорогой, – Василий Афанасьевич льстиво улыбнулся, – что вам за нужда ехать в этот забытый Богом уголок? Вы представьте себе тринадцать дворов, шесть, – он показал на пальцах, – шесть колодцев. – Что-то хотел добавить, но запнулся. – Ах да, семьдесят девять обитателей, и нет ни одной мало-мальски привлекательной девицы. Вы представляете себе?
– Отчего же, представляю, но мне, – повернул голову к приставу Кунцевич, – эти вот обитатели и нужны.
– Ваше право, ваше право, но я бы рекомендовал вам…
– Василий Афанасьевич, я приехал к вам не прохлаждаться, а вести, между прочим, дознание, в котором могут быть замешаны крестьяне вышеупомянутой деревни.
Круглое лицо станового пристава скривилось, словно от выпитой чарки.
– И зачем мне такие мучения, Мечислав Николаевич? А вдруг окажется, что на самом деле бабарыкинцы замешаны в противоправных делах? Беды не избежать – ведь посудите сами, жили они под боком у меня, станового пристава Тяжелова, поставленного надзирать за соблюдением порядка и закона, а что вышло?
– Василий Афанасьевич, я же вам сказал, да вы и сами знаете – у разбойника на лбу не написано, что он преступник. А наоборот, ведёт он тихую незаметную жизнь, старается ничем не выделяться, чтобы не заподозрили, как вы говорите, в противоправных действиях. В обычае только буянов и пьяниц показывать свою сущность… да вы их, видимо, знаете в стане наперечёт и можете сказать, когда кто из них начнет буянить. Здесь же особый случай, и я поведаю моему начальству, какую неоценимую помощь вы оказали мне.
– А ежели бабарыкинцы тут ни при чём?
– Тем лучше – значит, мы с вами будем знать, что на крестьян одной деревни в стране больше честных людей, нежели преступников и разбойного люду.
– Мечислав Николаевич, вы уж скажите, какие подозрения падают на обитателей?
– Я ж говорил, что мне кое-что надо уточнить у них.
– Неужели ради уточнения нужно было ехать почти шестьсот вёрст?
– Иной раз надо.
– Темните вы, Мечислав Николаевич, – становой пристав отвернул голову в сторону. Зелень на полях давно пошла в рост, листья на деревьях давно не напоминали те ранневесенние почки, превратившись в изумрудные тонкие с прожилками драгоценности, висящие на тонких молодых ветвях и издающие ласкающий слух шум под порывами тёплого
