ветра. Солнце грело, а не пекло, и от этого хотелось подставить лицо нежным золотым лучам.
– Так с чем вы к нам, сирым и убогим, пожаловали, Михаил Александрович? – хитро прищурился становой пристав Хлюдзинский. – Столица далеко, а у нас здесь всё течёт, как в старые добрые времена. Мужики кольями помашут из-за заливных лугов, или муж жену вожжами проучит – вот и все наши преступления. – Александр Антонович разлил по рюмкам наливку.
– Хороша, – указал рукой столичный гость, – небось, жена делала?
– Жена, жена, – отвечал собеседник, – вы уж в сторонку не уходите. Говорите прямо, с чем пожаловали?
– Если так, то извольте, – Лунащук отодвинул рюмку.
– Вы не скромничайте, – пристав, в свою очередь, подвинул рюмку обратно.
– В ваших краях жил некий Моисей Андреев. Вот о нём я и хотел поговорить.
– Андреев, Андреев… С такой фамилией у нас людишек много. Вы сказали – Моисей?
– Моисей Андреич, если точнее.
– Моисей Андреевич Андреев, – полуутвердительно произнёс Хлюдзинский.
– Совершенно верно.
– Когда он уехал в столицу, не подскажете?
– Лет сорок назад.
– Сорок? – Александр Антонович откинулся на спинку стула так, что тот протяжно скрипнул. – Ну, тогда я его могу не знать. Я в должности всего двенадцатый годок.
– Можно найти людей или родственников, которые его знали?
– Видимо, – пристав одним глотком осушил рюмку.
– И ещё – в последние полгода не брал ли кто паспорта для поездки в столицу?
– Только зимой, пока работы мало, пока землю пахать не надо, да все возвернулись.
– Все ли?
– Да, все.
– Вы так уверенно говорите.
– Я свой стан как свои пять пальцев знаю, – и Хлюдзинский протянул гостю большую ладонь. – У меня дело поставлено так, что каждый староста, сотский или десятский докладывают обо всем.
– А если что скроют?
– Такого быть не может, они мой нрав знают, – теперь становой пристав протянул Лунащуку сжатый кулак. – Своеволия не допускаю и шататься народу без дела не позволяю.
– Хотелось бы поговорить с теми, кто знал в прежние годы Моисея Андреева. Найдём?
– Где он в моём стане проживал?
– В Бережани.
– Тогда совсем просто. – Улыбка довольства засветилась на лице пристава, и он громко крикнул: – Антошка, иди сюда. Быстро! – последнее слово гаркнул воинским голосом, словно голос должен был пробиться сквозь грохот канонады.
На пороге выросла фигурка щуплого парнишки лет десяти, с вихрастым темным чубом, бледным лицом и веснушками по щекам.
– Звали, папаня?
– Беги к старосте и скажи, что Александр Антоныч срочно требует его по неотложному делу. Мигом мне, и чтоб без задержек. Скажи, что столичный гость его требует. Брысь! – Хлюдзинский повернул лицо к Лунащуку и пояснил: – Младший мой. Смышленый, думаю, далеко пойдёт сорванец.
– Не сомневаюсь, – произнёс Михаил Александрович серьёзным тоном.
Самому старому из обитателей Бабарыкино исполнился девяносто один год. Высохший, сгорбленный, как вопросительный знак, и с лицом, напоминающим обтянутую пергаментной бумагой маску, он улыбался беззубым ртом.
– Я, ваши благородия, с прошлого веку по земле хожу, а вот про Анциферовых в нашем селе не слыхивал. Был у меня знакомец в восемьсот пятидесятом или шестидесятом…
– Ты, старик, ближе к делу, – перебил Василий Афанасьевич словоохотливого старика.
– Не жили Анциферовы у нас.
– Может быть, к кому приезжали?
– Не-а, – ответил старик, – я б наверняка знал, – и махнул сухой, как ветка, рукой.
– Петров Иван, Петров Сидор и Степанов Степан проживают? – спросил Кунцевич.
– А то, и Ванька имеется в наличии, и Стёпка, и Сидор, туточки они.
– Увидеть их в наличии, – Мечислав Николаевич улыбнулся, – имеется возможность?
– А то! – Старик кликнул какую-то девчушку, что-то ей шепнул на ухо, и она мигом исчезла со двора.
Через несколько минут во двор вошли вначале два крестьянина, за ними ещё один. Сняли головные уборы и, переминаясь с ноги на ногу, невпопад поздоровались.
– Здорово, молодцы, – ответил им становой. – Что пригорюнились? Чай, не арестовывать я вас прибыл.
Крестьяне исподлобья взирали на станового пристава и хорошо одетого господина, молчали.
Кунцевич тронул Тяжелова за рукав – мол, не надо, дайте мне с ними побеседовать.
Василий Афанасьевич пожал плечами.
– Молодцы, здесь к вам из самой столицы прибыл чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции господин Кунцевич, – представил становой пристав Мечислава Николаевича.
Крестьяне втянули головы в плечи.
Кунцевич окинул взглядом мужчин.
– Здравствуйте, – приветствовал их он.
– Здравия вам, барин!
– Здравия!
Мечислав Николаевич посмотрел на станового пристава – тот переминался с ноги на ногу и играл желваками.
– Василий Афанасьевич! Не оставите нас на минуту?
– Да я… – начал было местный полицейский начальник.
– Василий Афанасьевич, – тихо, но настойчиво перебил Тяжелова столичный гость, – оставьте нас на несколько минут.
Становой пристав скрипнул зубами и, ничего не сказав, направился на улицу, где ждал экипаж.
Кунцевич с минуту помолчал, пока настороженность не стала улетучиваться сигаретным дымом.
– Я не хочу слышать неправды от вас, братцы. Мне не нужно, чтобы вы скрывали от меня что-то. И я приехал не для того, чтобы изобличать в чем-то вас. Мне хватает преступников в столице. Повторюсь, мне нужна от вас правда.
– Какая? – набрался смелости спросить один из троих, который был повыше остальных и пошире в плечах.
– Зимой вы брали паспорта, чтобы поехать на заработки в город?
– Так, – крестьяне переглянулись.
– В Москву или в Петербург?
– Москва ближе, вот в неё мы и ездили, – за всех ответил тот же человек. Видимо, он у них за старшего, промелькнуло в голове Кунцевича.
– Как у вас украли паспорта?
Все трое потупились.
– Украли?
Троица стояла, как единое целое, набравшее в рот воды.
– Граждане селяне, поверьте, мне гадать времени нет. Не хотел я применять власть, но, видимо, придётся, если вы такие неразговорчивые. Может быть, в холодной посидите, тогда все припомните.
– Украли, – тихо сказал самый большой.
– Стало быть, украли.
– Мы в Москве извозом промышляли, а вот когда теплее на улице стало, так мы домой засобирались. Вот в последний день или в дороге нас и обокрали.
– Кто ещё знает, что вас обокрали?
Крестьяне переглянулись.
– Мы никому не говорили, хотели, но забоялись.
Глава 17
Владимир Гаврилович сидел за рабочим столом и читал:
«Протокол вскрытия трупа девицы Екатерины Степановой по распоряжению следователя Петровского.
Нижеподписавшийся, доктор, статский советник Стеценко, произвёл исследование и вскрытие трупа Катерины Степановой 6 мая сего 1903 года в 1 час пополуночи в морге Мариинской больницы. Тело было опознано хозяином трактира Михаилом Семёновым Висковитовым и племянницей Марфой Степановой, 15 лет.
Женщина, примерно тридцати пяти лет, среднего роста, одетая в кофту, цветную юбку, под которой белая нижняя юбка; поверх вышеуказанных вещей белый фартук, завязанный на спине. Ноги без чулок в лёгких туфлях.
Тёмные
