себя к Богу и вот… – Он затрясся в беззвучном и бесслезном рыдании, лишенный сил подняться к дверям и средств подать божьему люду, а через них и Богу.
– Всю жизнь ты носил Бога в себе, отец, – сказал вдруг вонючий компаньон Кота. Он снял повязку с глаза, вытащил имеющуюся в наличие ногу, поднялся со ступени и спустился к Старику. В руках у него была вчерашняя монетка, та самая, оставленная девочкой Коту.
– Пойдем, покормлю тебя, – сказал обретший зрение и вторую конечность попрошайка и, взяв под руку Старика, повел его за ограду. Кошачья шерсть встает дыбом, как правило, от страха или от возмущения. В данном случае Кот ощетинился, словно еж, от великого изумления.
Сразу же по окончании службы он покинул боевой пост и рванул в келью. Священник только вошел. Не дав ему опомниться, Кот с порога начал:
– Мяу-мяу-мур-мур (я только что встретил Мессию, вернее, их двоих).
Священник удивленно рассматривал своего рыжего квартиранта, взъерошенного, взбудораженного, зеленые глазища горят, хвост трубой, клочки шерсти, как густой июльский мох и не переставая: – Мур-мяу.
– Я никого не видел подходящего.
– Мяу-мяу-мурр (они были снаружи, не в храме).
– Ты догадался, кто из них Мессия, а кто Антихрист? – спросил Священник, успокаивая поглаживаниями Кота. – Мне нужно отдохнуть и готовиться к проповеди. Иди, смотри в оба, жди настоящего Мессию.
И он уселся за стол в обнимку с «Псалмами».
Обиженный Кот отправился обратно, на паперть. В дверях он обернулся и мяукнул: – Мяу, – что обозначало – «оба».
– Оба что? – не отрываясь от священного текста, бросил хозяин.
– Мурр (тебе решать), – буркнул Кот на прощание и вышел. Он прождал соседа-попрошайку до вечера, но тот так и не вернулся. В этот раз Кот пришел домой позже обычного. Священник спал – редкий случай. В густой черноте ночной охотник прекрасно видел умиротворенное лицо хозяина, равномерно вздымающуюся спокойным дыханием праведника грудь и крест, зажатый в правой руке.
– Мурррр (в стенах храма можно проспать Мессию, и не одного), – протянул Кот и нырнул под кровать.
Утро выдалось на славу. Чуть приоткрыв глаза-щелки, рыжий философ тут же захлопнул их. Вот это солнце, – сказал он сам себе (естественно, на кошачьем). Свет, бивший через узкое окно кельи, был столь ярок, что пришлось привыкать к нему некоторое время, прежде чем снова открыть глаза. Создавалось впечатление, что ближайшая к земле звезда решила, вопреки законам равновесного существования космических тел, взглянуть поближе (миллионов на пять километров) на маленькую церковь и ее обитателей. В этом ослепительно белом сиянии Кот практически на ощупь выбрался наружу. Источник излучения неведомого происхождения находился на паперти, Кот двинулся к нему зажмурившись (выручала многолетняя привычка ходить на работу одной дорогой).
Ступени храма были пусты, у входа в одеждах пламенеющей свечи стоял человек. Кот поднялся к нему и потерся о ноги:
– Мурр-мяуу (Ты Мессия?).
Человек с ликом, излучающим любовь и радость, кивнул головой. Кот, немного привыкнув ко всеобщему сиянию, промурлыкал:
– Мяу-мяу-мурр (Что же ты, Мессия, не входишь в храм, Священник ждет тебя?).
– Он не пускает меня, – ответил человек в сияющих одеждах.
– Мурр-мурр (Он ждет тебя очень давно, как же он может не пустить тебя?).
– Священник держит двери запертыми для меня своей Верой в мой приход, поработившей его разум и душу.
Кот привстал на задние лапы:
– Мяу-мур-мяу-мур (разве Вера может погубить?).
– Вера всеобъемлюща, как и Бог, но Вера равномерна, как и Всеприсутствующий Бог. Стоит сконцентрироваться на одном и отвернуться от другого, сфера энергии Веры деформируется. Выпячивание в одном месте приводит к провалу в другом. Одна дверь распахивается так, что срывает петли, другая под ее напором захлопывается наглухо.
Кот застыл в своей неестественной позе:
– Мурр-мурр-мурр (Истово ожидая прихода, он вверг себя в вечное ожидание?).
– Да, мой мудрый друг, – Мессия взял Кота на руки, – ему уже не нужен Мессия, ему нужен он сам в ожидании Мессии.
Кот на руках светящегося человека пребывал в состоянии высшей экзальтации, словно облако нежнейшей овечьей шерсти качало его на молочных водах, а сверху не глаза, а два бездонных фонтана источали на него любовь матери, в отчаянии царапающей стальные бока контейнера, на дне которого, засыпанный картофельными очистками, умирал ее сын…
В дверь постучали, Священник поднялся от стола и крикнул:
– Открыто.
Внутрь кельи несмело протиснулся один из тех попрошаек, что облепливают паперть, как осы упавшую сливу, и сидят подле дверей Господних дни напролет, ни разу не попытавшись зайти в них.
Вошедший протянул Священнику грязный сверток, смердящий так, что Святой Отец вынужден был зажать нос, со словами: – Ваш котик, падре. – И, не дождавшись ответа, положил его на пол, после чего вылетел из кельи, как черт, которому плеснули ненароком в поросячью морду святой водой.
Яблоко
Мне бы в дверь постучать
Или тем покричать, кто за дверью.
Только как мне начать, раз на горле печать,
Да и тем, кто за дверью, не верю.
Да снизойдет на вас, вместо еженощного уныния по причине несварения желудка и ежедневной зевоты от недосыпа, по тем же самым резонам, что ведут к возникновению психических расстройств по любому поводу и без оного, землистому цвету лица, вздутию лимфатических узлов и полной потере контроля над событиями, наполняющими сосуд Судьбы, спонтанно и хаотично, умиротворяющая благодать опустошения плотских желаний и расслабляющая чистота сознания, не тронутого страхом падения ледяной глыбы из дальнего космоса и дворцовыми сплетнями вокруг вчерашнего фривольного поведения вдовствующей королевы-матери, аминь.
С этими словами Отец Лу, засучив рукава рясы, поднял колотушку с чугунным набалдашником и ловким ударом выбил фиксирующий клин. Жилы двух сотен быков, растянутые до побеления, получив долгожданную свободу, мгновенно сократились в первоначальное свое состояние, катапульта, бодро подпрыгнув, разрядила сетку. Шесть довольно крупных кусков доломита, взмыв в воздух с ужасающим воем, перелетели стены замка и понеслись навстречу собравшимся внизу вооруженным людям, имеющим серьезные претензии на окруженный ими город.
Монах, проводив взором исчезающие в утренней дымке по заданной траектории снаряды, свесился со стены и, убедившись, что противник в панике разбегается перед карой небесной, перекрестясь, пробормотал:
– Прости, Господи, души их неразумные, – и, обернувшись к расчету катапульты, гаркнул: – Взводи по новой, бездельники!
Прислуга смертоносного механизма тут же засуетилась, забегала, заскрипели воротки, бычьи жилы, скрученные в жгуты, пришли в движение, коромысло опустилось в боевое положение.
– Клади побольше, – скомандовал Святой Отец, – вон тех. Он указал на груду глиняных черепков, останков посуды и прочей домашней утвари, собранной намедни по всем дворам.
– Да разверните «Святую Катарину» (так Отец
