сильной, что вызывала уважение даже у Кота, который по своей отвратной натуре не уважал никого, включая собственную мать, окотившую его шестым по счету в недрах мусорного бака и успевшую вытащить в безопасное место пятерых, пока на голову последнего несчастного новорожденного не навалили такую гору картофельных очистков, что его немощный писк не долетел до ее ушей, и кошка сочла последнего сыночка погибшим.
«Раз ему так нужен Мессия, – думал Кот, вспоминая ужас одиночества и ожидания конца под остатками Паслена клубеносного, – будет». Весь следующий день он высматривал среди прихожан фигуру, наиболее подходящую Мессии. В первой половине сеанса попрошайничества Кот мучился вопросом – мужчина или женщина? Люди проходили мимо, кто с улыбкой, кто в задумчивости, хмурные, смешные, непроницаемые, нервные, истеричные, со сталью во взгляде, с печалью в глазах. Все они, по мнению рыжего эксперта, на роль Мессии не подходили.
«Да, мой романтичный хозяин, – думал Кот, – понятно, отчего так много лет ты ждешь, непонятно – зачем».
Ближе к полудню у входа в храм остановилась полная улыбчивая дама с дочерью лет пяти-шести. Она достала из кошелька монетку, протянула малышке и сказала:
– Можешь дать ее кому захочешь.
– А если я захочу оставить ее себе? – спросила девочка, зажав монетку в ладошке.
– Ты должна отдать ее, она не твоя и уже не моя, – мама погладила дочь по головке.
– А чья она? – удивилась девочка.
– Бога, – ответила мать, – а Он хочет поделиться своей милостью с тем, кому она нужна.
Нищая труппа при этих словах ожила, зашевелилась, застонала, запричитала и окосела еще больше, захромав еще сильнее. Девочка обвела взглядом всех убогих, старательно привлекающих ее кривляньем и гримасничаньем, и остановилась на Коте:
– А котику можно?
Дама с умилением посмотрела на Кота, потом на дочь и рассмеялась:
– Раз Божий Дар у тебя в руках, значит, ты сейчас Бог, а Богу виднее, кого одарить милостью своей.
Девочка положила монетку перед Котом, и они с мамой вошли в храм. Монета тут же перекочевала в карман «благоухающего» компаньона, а мысль о том, что Мессией может быть даже ребенок – в кошачий мозг.
После антракта, связанного с проповедью Священника, начался второй акт пьесы «Жизнь попрошайки в теле кота». На выходящих из дверей, осеняющих собственные одухотворенные лица наложением креста, рыжий притворщик смотрел иными, хоть и по-прежнему зелеными глазами. Каждый из них потенциально Мессия, в каждом пребывает Бог, а значит, и Слово Его, не хватало только момента, события, подсказки, знака, чтобы любой, вне зависимости от возраста, пола и сословия, явил из себя Мессию.
Мой хозяин не глупец, сказал себе Кот, он знает об этом и ждет не Мессию, а Знака, сотворящего его. Кот взглянул на соседа, смердящий лицемер, прячущий здоровую ногу и видящий глаз за грязным тряпьем, не он ли Мессия, прекрасный лебедь, сбросивший оковы иллюзии и стряхнувший с себя, гадкого утенка, перья лжи и обмана?
Нет, Кот активно замотал башкой, только не он. А может вон тот, холеный господин в лаковых ботинках и шикарном костюме? Хорош, ухожен, красив. Такому пошло бы.
Любование Кота роскошным джентльменом прервал возмущенный вопль одного из попрошаек, вцепившегося грязной пятерней в отутюженную брючину франта:
– На пропитание убогому, господин, всего несколько монет.
Ответом господина послужил щелчок тростью по запястьям нищего и элегантный пинок под зад, отчего доходяга, неожиданно сам для себя, освободил насиженное на паперти место конкурентам, оказавшись внизу, на принадлежащей церкви освещенной земле.
Кот ошеломленно раскрыл глазища – непростительная ошибка для наблюдателя, благословленного Священником. Человек с человеком, как кошка с собакой, думал он, припоминая челюсти мастифа, но мы-то разные, а люди все одинаковые. Рассуждая таким образом, ближе к вечеру, в предвкушении миски с молоком, Кот пришел к неожиданному выводу: Мессия, скорее всего, не мужчина, не женщина и не ребенок. Он вообще не человек, Мессия – Кот. Освещенный нимбом осознанной Истины, четырехлапый пророк ткнул головой дверь кельи. Хозяин прервал молитву и спросил, не оборачиваясь:
– Ну как, видел?
– Мур-мур, – ответил Кот, что можно перевести как – «да хозяин, Мессия пришел».
– Ты уверен? – Священник встрепенулся и прижал двумя руками крест, висевший на шее, к груди.
– Мурррр (сомнений быть не может).
– Как ты догадался?
– Мяу (я наблюдал).
– Я тоже наблюдал, долгие годы, многие дни, в том числе и сегодня, во время проповеди. Закрою глаза – и передо мною лицо каждого прихожанина.
Священник зажмурился, волны воспоминаний пробегали по его коже, вздыбливая секунду за секундой, слово за словом, звук за звуком прошедший день. Кот, наблюдающий за ним, представлял руку ветеринара, проводящего экспертизу на предмет обитателей против шерсти. Вот он начал между ушей, спустился к холке, переехал на спину и у самого хвоста… стоп, есть прыгающий чужак. Священник, похоже, также повстречал нужное воспоминание, он резко открыл веки и произнес:
– Девочка лет пяти, с мамой, справа, восьмой ряд, у самого прохода. Неужели она?
– Мур, мур, мур, – разочарованно протянул Кот, подразумевая – «я тоже так думал, но она не Мессия», – и забрался под кровать, не притронувшись к молоку. Священник полночи что-то бормотал, мерил шагами утлую келью, молился, задувал, а затем снова запаливал свечу, в общем, вел себя пренебрежительно к отдыхающему Коту.
Новый день принес яркое солнце, обновленную миску с молоком и отсутствие хозяина. Не без удовольствия позавтракав, Кот, впервые не услышав «смотри в оба», занял свою обычную диспозицию рядом с компаньоном, уже прикинувшимся одноногим и одноглазым. Сегодняшний сеанс психотерапии под названием «подайте на жизнь» проходил вяло и неинтересно. Прихожане, поднимаясь по ступеням храма, бросали монетки в замызганные, протянутые ладони молча, без комментариев. К началу службы практически все обычные посетители заведения были внутри, Священник, оглядев паству, заметил только одно пустующее место, можно было начинать. Служки захлопнули двери храма, и в этот момент за ограду, едва перебирая ногами, зашел старик.
«Опаздывает, – отметил про себя Кот, – мумия ходячая».
Старик еле доковылял до ступеней паперти, отдышался и полез рукой шарить в кармане. Карман оказался девственно пуст. Старик, не получив обратной связи от кончиков огрубевших пальцев до соответствующей зоны головного мозга, глупо улыбаясь, продолжал шевелить конечностью внутри кармана. Ничего. Наконец слабый импульс достиг нужного места, улыбка упала с лица в пустой карман, старик замер от нежданной новости.
Опирающийся на рассохшуюся клюку, он напоминал дерево, срезанное молнией и потерявшее листву по причине прекратившегося сокотока или монумент старости и одиночеству, случайно забытый автором на ступенях храма по пути в музей.
– Господи, – прошамкал он, наконец очнувшись, – и подать-то нечего. Всю жизнь носил
