это. Я предпочту быть рабом тьмы и быть самим собой, чем быть рабом света и потерять того, кем я был.
По крайней мере, моя сестра и Елена вернулись в Драконию несколько дней назад, яркий луч во тьме.
Мой разум был заполнен новыми стихами. И старыми тоже. Особенно теми, что написаны Проперцием, одним из моих любимых поэтов, хотя многие путали его с Вергилием.
Они были друзьями и соперниками, и оба говорили от чистого сердца.
Его стихотворение «Подстерегаемый любовью» было моим любимым. Я никогда не испытывал такой любви, пока не встретил Ирен.
Я скучал по ней, но, по крайней мере, теперь, когда она не знала правды, она была в безопасности. Мне придется держаться от нее подальше, иначе ее воспоминания вернуться.
Это стихотворение нашло отклик во мне, в том, кем я был. Я часто гадал, знал ли Проперций драконов, поскольку слова этого стихотворения были написаны глазами дракона.
Еще одним моим любимым был «Ранний визит».
То, как он говорил о своей любви, было чем-то таким, что я испытывал только к Ирен. Было ли это так глубоко, как то, что испытал Проперций, или нет, я не знал. Но с Ирен это казалось правильным.
Я снова и снова повторял эти стихи в своей голове, в своем сердце.
Я понятия не имел, как я буду справляться без Ирен.
Я не знал, как долго лежал так, прокручивая в голове слова стихотворения, но время шло, и мои раны заживали.
Однажды утром я застал своих отца и мать спорящими на кухне.
Они не знали, что я был рядом.
— Они не должны были давать ему шанса, — прошипела моя мать.
— Древние верили, что это было то, чего хотел Ал. Он верил, что они могут быть хорошими, что не все были плохими. Это было его предсмертное желание доказать это.
— Его предсмертное желание! Горан убил его, Роберт. Их вели виверны, или ты забыл об этом? Кто еще должен умереть, прежде чем ты откроешь свои чертовы глаза? Виверны никогда не будут хорошими. Хельмут научился этому на собственном горьком опыте! — Теперь она кричала в истерике.
— Блейк может сам о себе позаботиться, Исси.
— Я не это имела в виду. Горан всегда будет их королем. Единственная причина, по которой он находится в этой школе, — шпионить за Блейком и передавать то, что Горан хочет услышать. Что тьма уже начинает вонзать в него свои когти. Неужели я единственная, кто это видит?
— Нет! — закричал отец. — Я чувствовал это с каждым ударом, который наносил ему той ночью. Пока он готов позволять мне выбивать ее, Исси, он будет оставаться сильным. — На мгновение воцарилась тишина, затем отец заговорил снова. — Люциан звонил мне вчера. Как только Блейк вернется в школу, он снова попытается заявить на него права.
— Он потерпит неудачу. Этот мальчик должен остановиться, иначе Хельмут потеряет своего единственного живого ребенка. Скольким еще опасностям вы двое хотите подвергнуть наших детей?
— Я пытался, Исси. Умы древних уже одурманены. Виверн останется, кто бы что ни говорил.
Стул отца заскрипел, и я поспешил обратно наверх так тихо, как только мог.
Я услышал, как хлопнула входная дверь.
В Драконии была Виверна.
Возможно, это не имело ко мне абсолютно никакого отношения. Возможно, Виверна просто хотела измениться к лучшему. Но…
Горан.
Холод пробежал у меня по спине. Просто думая о нем, о том, что он сделал с нами. Он собирался стать моим всадником, если я в ближайшее время не открою рот.
Но я не хотел страдать от последствий этого… становиться рабом Елены.
Я имел в виду то, что сказал Ирен. Елена была недостойна.
Она никогда не будет достойна меня.
***
Мои шрамы почти зажили, и у меня не было другого выбора, кроме как вернуться в Драконию.
Люциан звонил мне много раз, желая поговорить о чем-то важном.
Меня это не беспокоило. Я знал, что он просто хотел сообщить мне дату, когда планирует заявить на меня права.
Он собирался дать себя убить.
Я заставил себя думать о стихах вместо того, чтобы беспокоиться о том, что ждет меня впереди.
Было ли это порабощением или тьмой, никто не мог сказать.
Держу пари, Фокс все видел.
Должно быть, именно поэтому он был так непреклонен в своем желании убить ее.
Жаль, что ему это не удалось.
Я был заинтригован человеком, который вырастил ее. Мэтт сказал, что его звали Герберт, но это имя было ему незнакомо. Ни в совете, ни в Лиге Драконов Гербертов не было.
Стук в дверь вырвал меня из мыслей.
Она открылась, и вошла мать.
Она одарила меня легкой, кривой улыбкой и села на кровать.
Я не мог смотреть на нее.
— Ты знаешь, что тебе скоро придется вернуться в Драконию, Блейк.
— А что в этом толку, мам?
Она подняла бровь и вздохнула.
— Мне нужно с тобой поговорить.
Я сделал ей знак руками, чтобы она говорила.
Она разжала ладонь. Пакетик Ирен с Каиновым Огнем лежал у нее на ладони.
Я уставился на него. Я не мог смотреть на убитое горем лицо моей матери.
— Я заслуживаю объяснений, — мягко сказала она.
— Мам, я стараюсь держаться. Иногда это легко, а иногда нет. Каинов Огонь помогает подавить это, иногда алкоголь оказывает такое же действие.
Она прищурила на меня свои мягкие, павлиньего цвета глаза. У нас с мамой были одинаковые глаза — точно так же, как у Елены и короля Альберта были одинаковые глаза. Это была одна из причин, по которой я не хотел смотреть на Елену. Я продолжал видеть, как ее отец пристально смотрит на меня в ответ.
— Значит, всякий раз, когда ты пьян или используешь Каинов Огонь, ты сражаешься со зверем?
Это звучало глупо. Говоря простым языком, я был наркоманом. Я стал одним из них, пытаясь сразиться со зверем. Я был слаб.
Все тело затряслось, когда вырвался всхлип, щеки стали мокрыми от слез.
Мать обняла меня и позволила выплакаться.
Она ничего не сказала, просто гладила меня по волосам, как делала, когда я был ребенком.
Вот почему я так сильно любил ее. Она никогда не маячила рядом, и независимо от того, насколько плохим было мое положение, она никогда не подвергала сомнению мои действия… до сегодняшнего дня.
Я лежал, положив голову ей на колени, пока не заснул.
Звонок кэмми разбудил меня, и я потянулся, чтобы схватить его, но мама положила руку мне на голову и обняла меня, чтобы ответить на
