я, в отчаянии потирая лицо ладонью.
— Значит, мы спим посменно и наблюдаем за ней, — предложил Фрэнки.
— Ты же знаешь, что я не ложусь спать поздно, — перебил Энцо. — А если я засну, а она убежит?
Я раздраженно вздохнул.
— Тогда нам придется приковать ее к кровати.
— Какая кровать? — спросил Энцо. — В этом доме все антикварное, она без особых проблем сможет ее разобрать, а если мы будем в другой комнате, то можем ее не услышать.
— Так что ты тогда предлагаешь? — спросил я, уже устав от этого разговора.
— Ей придется спать в одной постели с одним из нас, — ответил он с чертовски грязной улыбкой.
— Ты теперь превращаешься в насильника, Энцо? — Я зарычал, и он побледнел, как будто я ударил его.
— Отвали. Я не предлагаю, чтобы она была со мной. Я не тот, кто схватил ее, как призовую свинью на ярмарке, и привёз ее сюда. Так что ты застелай свою кровать, чтобы спать с ней. — Он посмотрел с насмешкой, отбрасывая свои волосы до подбородка с лица. Обычно он завязывал их в хвост, но я полагаю, что это было довольно сложно сделать, учитывая пулевое отверстие в бицепсе.
— Я не могу пустить ее в свою постель, — слабо запротестовал я, хотя сжатые челюсти Фрэнки говорили мне, что он тоже не собирается добровольно идти на это.
— Почему, черт возьми, нет, стронцо? — спросил Энцо.
— Потому что, если она будет спать в моей постели каждую ночь, она влюбится в меня, — пошутил я. — И это будет чертовски неловко, когда мне придется ее убить.
— Ты хочешь. Эта девушка скорее вырежет себе глаза, чем с любовью посмотрит в твои. — Фрэнки фыркнул от смеха.
— Пожалуйста. Я мог бы заставить ее влюбиться в меня в мгновение ока, если бы захотел. Разве ты никогда не слышал о стокгольмском синдроме? — Я скрестил руки на груди и уставился на них.
Энцо расхохотался.
— Я думаю, что он может это сделать, — сказал он, ухмыляясь Фрэнки. — Девушки всегда ведутся на его мудачество и его красивое лицо.
— У меня красивое лицо, — согласился я.
— В моей книжке у Красавицы нет щетины, — сказал Фрэнки, закатывая глаза. — Кроме того, у меня ямочки на щеках, так что если кто и милый брат, так это я.
— И это не придурок, — добавил я. — Я просто мудак.
— Принято к сведению. Девушкам почему-то это все еще нравится, — сказал Энцо, пожав плечами.
— Недостаточно, чтобы компенсировать тот факт, что он ее похитил! — раздраженно сказал Фрэнки.
— Хотите поспорить? — спросил Энцо, и я фыркнул.
— Отлично. Тысяча долларов говорит о том, что он не сможет этого сделать, — сказал Фрэнки, протягивая руку.
— Тысяча говорит, что принцесса раздвинет ноги перед ним, прежде чем мы отрежем ей хорошенькую головку, — не согласился Энцо, хлопнув Фрэнки своей ладонью и потрясая ею.
— Я думал, пари заключалось в том, что она влюбится в меня, а не трахнется со мной? — спросил я, подняв бровь. — Тысяча говорит, что она произнесет три маленьких слова и будет иметь их в виду.
— Ты думаешь, что сможешь заставить Слоан Калабрези влюбиться в тебя? — Фрэнки усмехнулся.
— Ага. И мне даже не придется много работать над этим. — Я самодовольно ухмыльнулся, когда мои братья засмеялись.
— Тогда это пари, — сказал Энцо, поднимая на меня свой кофе и осушая целую чашку.
— Верно. Тогда давайте обустроим этот дом для принцессы, ей понадобится горячая ванна, если мы хотим, чтобы она сохранила пальцы рук и ног, и кто-то должен будет отправиться в город и подобрать цепи и прочее дерьмо, чтобы держать ее в узде, — сказал я.
— Я все еще лечусь, — сказал Энцо, невинно пожав плечами.
— Отлично. Я поеду в город, — согласился Фрэнки. — Пока я там, я заберу приготовленные блюда из закусочной.
— Похоже, я купаю Калабрези, — сказал я и ухмыльнулся про себя при этой мысли. Сначала я бросил ее в ледяной подвал и чуть не дал ей умереть, теперь она увидит во мне спасителя, который вернул ее с грани смерти горячей ванной и теплой постелью.
Слоан Калабрези влюбится в меня еще до конца недели.
Лед в моих костях горел. Я не замерзала до смерти, я умирала в огненной яме, которая грызла меня изнутри.
Мое горло охрипло, а запястья натерты от того, как сильно я боролась с цепями. Я думала, что у меня будет больше времени, чтобы спланировать. Но, возможно, это было все, чего они хотели. Возможно, у них в каждом углу стояли камеры, снимающие мою смерть со всех сторон.
Сколько еще я смогу продержаться на этом холоде?
Максимум еще один день.
Я посмотрела на воду, которую принес мне Рокко, и на меня нахлынуло тяжелое осознание. Нет, они не хотели моей смерти. Вода тому подтверждение. Но тогда они, должно быть, были идиотами, потому что какой во мне прок для них, замерзшей глыбе льда в их подвале?
Может быть, корм для собак был доказательством того, что они понятия не имели, как ухаживать за живыми существами. Где-то была собака? Я точно не видела ни одну.
Я вспомнила о своем маленьком щенке Коко и подумала, хорошо ли за ним присматривают. Мой отец был бесполезен с животными, так кто же позаботится о нем, если я не вернусь домой? Он нуждался в ласке. Он нуждался во мне . И он был единственным существом, о котором я могла так сказать.
Холод начал делать со мной странные вещи. Из-за этого и бессонной ночи мои мысли затуманились, а дыхание стало поверхностным. Каждый раз, когда запах собачьего корма доносился до моего носа, желчь подступала к горлу, но ничего не выходило.
Я недостаточно сделала в своей жизни. Я не была достаточно стара, чтобы умереть.
Все, что я могла слышать, это стук зубов и лязг цепей, когда я дрожала в темноте. Я начала терять последовательность своих мыслей, цепляясь за них на секунду, прежде чем снова потерять нить. Опустилась дымка, и темнота сбила меня с толку. Я решила повторять свое имя снова и снова, единственная вещь, за которую я должна была держаться. Единственная неизменная вещь во всей моей жизни.
Я буду жить.
Я Слоан Калабрези.
И я буду жить.
Из-за шума, который производили мои зубы, я пропустила шаги на лестнице, но услышала их, когда они приблизились. Я хотела, чтобы мои глаза открылись, но они были закрыты, когда сильные руки схватили меня. Цепи освободились, и меня притянули к теплой груди, от
