– ее улыбка полна вымученного оптимизма, который возродится в полную силу, когда я предложу выпить, причем не единожды и на халяву, за дух компанейства, за знакомство. Тебе куда? Знаешь, забудь, февраль везде жопа и холодно.
Опять непруха и облом, снова жизнь гордиев узел, очередной крах надежд и чаяний, попытка содрать и примерить шкуру счастья и вновь не твой размер, как всегда тобою попользовались. Грустно и тошно, завыть бы волком.
Нота услышана, я разливаю коньяк, любуясь ренессансом сияющей физии, к черту все, как важен в жизни каждого алкоголь, маленькая иллюзия радости перед эшафотом повседневных проблем.
– Парниша вы спаситель, где бы вам ни пришлось сходить. Гнусный мерзавец и даже сам Адольф Гитлер перед вратами рая подобного не совершили бы, вы душка, славный человек.
Мальвина не стесняясь культуры потребленья коньяка, разлила полные стаканы, перед выдохом молвив быстро – Ну други вздрогнем, пред ждущей вечностью и пусть во благо прольется сей нектар. Опрокинула стакан, застыв в том ожидаемом томлении, когда начнется пляска коньяка в кишках, и хмель родной ударит в голову, прогнав тоску долой, и речь певучей станет, как ручей весенний.
Кто бы мог подумать, что в пустом вагоне поезда можно скоротать осмысленно остаток ночи? Единственный человек оказывается таковым, причем с каким размахом? Ее стакан пустеет и вновь он полон до краев – Подумать только, это сказка. Дорогой вы мой. Я подозреваю, что вы щедрый человек, а не скряга, порожденный мещанством и религиозным малодушием.
– Подобных вам всегда безошибочно находишь даже в этой пустоте. Ее глаза просто поглощали меня, тем жадным любопытством туземца повстречавшего на пустынном пляже первооткрывателя континента, и коньяк лишь превращал секунды замешательства в последующие столетья добрососедства и терпимости.
Я мог представить, сколько слов сейчас прольется, моя стена и смерть от пуль, последующее муки, зарисовки проходных станций, повар вагона ресторана, все исчезнет, песком сквозь пальцы уйдет.
Мальвина будет говорить без умолку и остановок до самой своей станции, которую она уже пропустила, наверное, сознательно, потому что она знает большее нежели я. Словно прочитав эти мысли мои, и чувствуя неловкую преждевременность грозящую омрачить скромный праздник. Возникает полный эмоций монолог.
– Мне кажется, эта зима будет вечной, будет всегда выть за окном метель и станции с короткими остановками наша смерть. Знаете парниша, я всегда иду в тамбур, курю и делаю свой вид совершенно отрешенным от мира.
– Чертовы контролеры! Они слуги ангела смерти и от этого мороз по коже. Им бы выполнить свое плевое дельце, ссадить на оледенелый полустанок еще теплую душу – она брезгливо скосила свою мину.
– Важные, бесстрастные, неодушевленные исполнители. Поезд то пуст! Мы те редкие пассажиры, которым радоваться надо, так пусть хоть в этой дороге мы испытаем ту малую теплоту компанейства, ведь в той жизни, кем мы были?
Я опрокинул свою порцию коньяка, освежил ее пластиковый Грааль, кем мы были?
Я попытался вспомнить, а она рассмеялась, размазывая тушь, разом осушила стакан – Парниша вас более не существует, вы только здесь и есть. Минута истекшая ровно минуту назад это лишь метель, не играйте лицом своим в прошлое, не проникайте оком в грядущее.
– Только зима и метель. Наше с вами достояние и после уж наследие, вагон под номером 21 и теплое место с той же цифрой, из мира живых мы слились, сыграв свои роли.
– Рай, Ад, Чистилище, это слишком яркие глянцевые города и путь туда не близок, полон пересадок и нет экспрессов скорых, где ульем кипит движущийся состав, идущий по прямой. Не все так просто, как пишут в газетах для пассажиров. Я думаю, во всем виноваты контролеры, потому что сволочи.
– Наливай, не хлопай ушами, сказки все это, а мне все равно, что молоть языком. Мальвина уже захмелевшая усмехнулась.
– Видишь все же это признаки жизни и деятельного ума, но мне, черт возьми интересно, кто они? Хладные, теплые, при исполнении или так добровольцы, может активные, где их берут? Объявления? Спецкурс? По желанию? Избранные? Ведомые? Призвание? Долг? Слушай, ты их вообще видел?
– Личина твоя просто кричит не пониманием происходящего, и в частности, о чем я тут толкую. Контролеры, ждите их, всегда мерзавцы на линии. Кому они служат?
– Парниша, вы не прилично, до невинности профанируете в данном разговоре, послушайте, вы целовали в губы вечность? Она рассмеялась и протянула стакан.
– О как тяжел ваш груз греха. Вы, что ж по убеждению и с верой кроили мир с чужих лекал? Вы верили словам? Слепо превращая их в дело с кровью на брущатке. Заблудший бедолага, уж лучше б вы убийцей были, но без идей.
– Мой вам совет. Никогда не спорьте с Петром, Георгием иль Михаилом, пустое дело и морду вам набьют, а может быть и хуже.
Хлопает дверь тамбура, Мальвина вздрогнула, после секундного замешательства все же обернулась.
– Какие люди и просто так вошли? Господа прошу к столу! Да что ж вы оробели словно зайцы.
– Вот сударь прошу любить и жаловать, двух скажем так персон не приземленного полета. Тот гражданин в потертой феске и драповом пальто, не кто иной как, поэт унынья и тоски Пьер Балалайкин, другой же змей желчи полный, зовется просто Афанасий Аспид.
– Пардон, но где же третья чума, лохматый Арамон Отребьев? Вечный безбилетник, глашатай лозунгов и мелкий бузотер, любитель дармовщины. Мальвина представила вошедших персонажей.
Эти двое несмело приблизились, завидев стакан в руке Мальвины их лица приняли одинаковое выражение страдальческого попрошайничества и оттепели.
– Сударь, теряюсь я в неловкости своей, но вы уж с пониманием отнеситесь к просьбе, горло промочить уставшим путникам. Все перекладными, в общих вагонах, ни сна, ни покоя, чего там и кипятком разжиться неразрешимая проблема. Кругом толчея, давка, смрад тел немытых, перешедший в души и гул такой стоит в ушах, хоть право сойти на полустанке и замерзнуть к черту.
– Тщета, тщета и суета сует. Пьер утер нос и присел рядом, его слезливые глаза прошлись по мне с таким вниманием к деталям, что я неволей потянулся к бумажнику, от этого человека исходил запах жульничества и плутовства.
– Сударыня, вы не позволите мне занять место у окна? Афанасий тут же проскользнул и шумно выдохнул – Я тебе говорил Пьер, а ты все знай свое, упрямый ты осел!
– Пустой состав еще не признак конечной станции. Мальвина удивленно переспросила – Вагоны все пусты? Более того контролеров нет – Афанасий усмехнулся – Арамон все проверил от головы
