из них был Фрэнк Оуэн.
Были и такие, которые предусмотрительно угощали Красса табачком или пивом, дабы поддерживать с ним хорошие отношения. Эти часто сохраняли работу, когда гораздо более способные рабочие теряли ее.
Когда Истон шел с работы под дождем, думая обо всем этом, он вдруг понял, что невозможно угадать, что принесет тебе следующий день или, может быть, даже час.
Вот он и дома. Дом у него небольшой, ничем не выделяется из длинного ряда совершенно одинаковых строений. В доме четыре комнаты.
От парадной двери идет крытый линолеумом коридор шириною около двух футов шести дюймов и десяти футов длиной. Он заканчивается лестницей на второй этаж. Первая дверь налево ведет в гостиную, квадратную комнату с эркером шириной приблизительно в девять футов. Этой комнатой пользовались очень редко, и в ней всегда было чисто и уютно. В ней был отделанный деревом камин, выкрашенный в черный цвет, с красными и желтыми разводами под мрамор. Стены оклеены желтоватыми обоями в больших белых розах с листьями и стебельками шоколадного цвета.
Небольшая каминная решетка из железа, железные щипцы. На каминной доске часы в полированном деревянном футляре, две стеклянные голубые вазы и несколько фотографий в рамках. Покрытый линолеумом пол раскрашен под желтый и красный кафель. На стенах две или три репродукции из тех, что рассылают в качестве бесплатных приложений к рождественским номерам иллюстрированных газет. Там же висит групповая фотография учениц и учителей воскресной школы на фоне церкви. В центре комнаты стоит круглый сосновый столик диаметром приблизительно в три фута шесть дюймов, с ножками, выкрашенными под красное дерево. У стены − старая кушетка, покрытая выцветшим кретоном, и четыре одинаковых стула. На столе − красная скатерть с каймой из той же материи и вышивкой желтой шерстью в центре и по углам. На скатерти − лампа и несколько книг в ярких обложках.
Некоторые из этих вещей, например, кушетку и стулья, Истон купил уже не новыми и починил их. Стол, линолеум, каминную решетку, коврик перед камином и прочее приобрели в кредит, полная их стоимость еще не выплачена. На окнах белые тюлевые занавески, а в эркере стоит маленький бамбуковый столик, на котором лежит большая Библия в дешевом, но броском переплете.
Если бы кто-нибудь когда-нибудь открыл эту книгу, он бы обнаружил, что страницы ее так же чисты, как и другие вещи в этой комнате, а на первом листе Библии можно прочесть следующую надпись: «Дорогой Рут от ее любящего друга миссис Стареем. Да будет слово господне Вашим путеводителем. Храни Вас бог. 12 октября 19..».
Миссис Старвем в свое время была хозяйкой Рут, а Библия − ее подарок на прощание, когда Рут выходила замуж. Считалось, что это подарок на память, но так как Рут никогда не открывала эту книгу и старалась никогда не думать о том, что связано с ней, она забыла о существовании миссис Старвем точно так же, как эта богатая и набожная дама забыла о существовании Рут.
Рут не любит вспоминать о времени, проведенном в доме «ее любящего друга». Постоянная мелочная тирания, оскорбления, унижения. Шесть лет тяжелейшей работы. Ее рабочий день начинался за два-три часа до того, как пробуждались остальные, и продолжался до поздней ночи, когда она, совершенно обессиленная, с трудом добиралась до постели.
Ее можно было бы назвать рабыней, но если бы она действительно была рабыней, хозяйку хоть в какой-то степени интересовало бы ее здоровье. А «любящий друг» об этом и не думал. Единственное, что волновало миссис Старвем, как выжать побольше из Рут, а заплатить по возможности меньше.
Это ужасное время в памяти Рут было прочно связано с религией. Стоило ей пройти мимо церкви, услышать слово «бог» или пение псалмов, и она тут же вспоминала свою бывшую хозяйку. Открыть Библию − это тоже вспомнить миссис Старвем. По этой причине книгу никогда не открывали и не читали, она лежала на столике просто как украшение.
Вторая дверь в коридоре находилась почти под лестницей. Дверь вела в кухню, она же столовая, где находилась еще одна дверь в кладовку. Наверху две спальни.
Когда Истон вошел в дом, жена встретила его в коридоре и попросила не шуметь: ребенок только что уснул. Они поцеловались, и она помогла ему снять мокрое пальто. Потом оба на цыпочках прошли на кухню.
Это помещение по размеру было почти такое же, как гостиная. В одном конце кухни − плита с бойлером и высокий камин, выкрашенный черной краской. На каминной доске маленький круглый будильник и начищенные до блеска жестяные банки. В другом конце кухни, напротив камина − небольшой посудный шкаф, полки которого аккуратно уставлены тарелками и блюдцами. Стены оклеены обоями под дуб. На одной стене между двумя раскрашенными картинками висит железная лампа с отражателем. Посреди кухни стоит продолговатый стол под белой скатертью. Стол уже накрыт к чаю. Из четырех кухонных стульев два придвинуты к столу. Под потолком через всю кухню натянуты веревки, на которых сушится нижнее белье, цветная рубашка, белый фартук и куртка Истона. На спинке стула у камина тоже сушатся вещи. По другую сторону камина стоит плетеная колыбелька, в которой спит ребенок. Рядом стул, на нем полотенце, чтобы свет лампы не падал на лицо ребенка. На кухне тепло, уютно, весело поблескивают языки пламени.
Они тихо подошли к колыбели и постояли возле нее, глядя на ребенка. Тот ворочался во сне, казалось, ему не по себе. Лицо его раскраснелось, веки приоткрылись, и глаза беспокойно задвигались. Время от времени он слегка открывал рот, обнажал десны, потом начал хныкать, поджимая коленки, как от боли.
− С ним что-то неладно, − сказал Истон.
− По-моему, у него режутся зубки, − ответила мать. − Весь день он был очень неспокоен и прошлую ночь почти не спал.
− Может, он есть хочет.
− Нет. Утром он съел почти целое яйцо, и потом я его еще несколько раз кормила. А в обед я ему дала полное блюдце жареной картошки с беконом.
Ребенок снова завертелся и захныкал во сне, приоткрыл рот, съежился, сжал кулачки, лицо его стало пунцовым. Спустя немного времени он успокоился, закрыл рот и мирно задремал.
− Тебе не кажется, что он похудел? − спросил Истон − Может быть, мне это почудилось, но по-моему, сейчас он не такой крупный, каким был месяца три назад.
− Да, толстеньким его не назовешь, − сказала Руп. − Это зубки его извели, из-за них у него нет
