бы, Лихнис. Ургинея уже полмиллиона лет не в форме.
Увы, она оказалась права насчет Ургинеи. Его нить состояла из бесконечных посещений планет и оставшихся после Промежуточного восстания артефактов, а также утомительных, интересных только ему самому монологов на тему исторического анализа. Его нить вовсе не была хитом сбора и не сумела отвлечь всеобщее внимание от Портулак.
Следующая ночь оказалась ничем не лучше: нить Коровяка представляла собой профессиональное исследование тридцати цивилизаций, вернувшихся в эпоху доиндустриального феодализма.
— Грязь, — услышал я чьи-то удрученные слова на следующий день. — Сплошная грязь.
Неудачной была и третья ночь. Именно тогда должна была представить свою нить Асфодель, если бы сумела добраться до сбора. По нашему обычаю взамен ее личного вклада использовалась компиляция ее прошлых нитей. Все выглядело вполне достойно, но не настолько, чтобы прекратились разговоры о достижениях Портулак.
К счастью, на четвертую ночь судьба оказалась к ней благосклонна. Нить Огуречника во всех подробностях описывала его героические усилия по спасению населенной планеты в облаке Оорта, к которой опасно приближалась звезда. Огуречник сбросил на ближайший спутник планеты репликаторы и преобразовал его часть в тороидальный защитный экран, уберегший планету от падения сорванных со своих орбит комет. Затем он снова сложил спутник воедино и (следует заметить, это была гениальная идея) изобразил на его обратной стороне свою подпись в виде цепочки кратеров. Выглядело это достаточно пафосно и во многом противоречило обычаям Линии, но разговоры переключились с Портулак на Огуречника.
Я готов был расцеловать этого самовлюбленного урода.
— Думаю, по крайней мере одна проблема решилась, — сказал я Портулак, когда она наконец смогла перемещаться по острову без назойливого сопровождения толпы любопытствующих.
— Вот и хорошо, — кивнула она. — Но это вовсе не значит, что мы хоть немного приблизились к ответу на вопрос, кто истребил народ Гриши.
— Вообще-то, я думал на этот счет, — заметил я. — Возможно, в тех записях все-таки что-то есть.
— Мы прочесали их вдоль и поперек.
— Но искали лишь очевидные признаки, — сказал я.
— Слишком много пробелов.
— Может, пробелы о чем-то говорят? В чем их причина?
— Лопух вел себя чересчур осторожно, включая защитное поле каждый раз, когда в радиусе световой секунды от его корабля оказывалась хотя бы пылинка. Его поле непрозрачно для датчиков, по крайней мере, на всех полезных диапазонах.
— Верно. Но возможно, иногда активировать поле действительно требовалось — обломков там было не так уж мало.
— Продолжай, — сказала Портулак.
— Ну... если на таком отдалении хватало обломков, то ближе к месту событий их должно было быть еще больше. Достаточно для того, чтобы включилось поле того — другого — корабля.
— Об этом я не подумала.
— Я тоже раньше не думал. А поиск, которым мы пользовались, не позволял выделить сигнатуры поля. Нужно расчленить массив данных на малые временные окна и отфильтровать узкополосные колебания гравитонов. Может, тогда удастся что-нибудь найти.
— Уже приступила, — сказала Портулак.
Закрыв глаза, я послал команду своему кораблю.
— Я тоже. Хочешь поспорить, кто найдет это что-нибудь первым?
— Нет смысла, Лихнис. Тебе все равно не выиграть.
Так и оказалось. Ее корабль, получив нужные критерии поиска, почти сразу же что-то обнаружил.
— Все еще на пределе, — сказала она. — Вероятно, у них было отключено поле, именно по этой причине. Но сбежать с отключенным полем они никак не могли.
— Этого достаточно, чтобы сузить поиск?
— Достаточно, чтобы сделать выводы. Резонансная частота гравитонных колебаний на минимуме, а это значит, что поле было весьма обширным.
Примерно как выдуть низкую ноту из большой бутылки, а не высокую ноту из маленькой.
— То есть корабль был большой, — сказал я.
— Думаю, что как минимум километров пятьдесят или шестьдесят. — Она взглянула на парящие корабли. — Уже за счет этого поиск сужается до сотни кораблей.
Мой корабль прислал мне мысленный образ: девушка сидит в позе лотоса, над ее сложенными ладонями вращается золотистый куб. Это означало, что корабль получил результат.
— У меня готово, — сказал я, запрашивая полную сводку. — Мой корабль сообщает о семидесяти километрах как минимум, со средней оценкой примерно в девяносто. Смотри-ка, пусть медленно, но все же сумел.
— Мой корабль провел уточняющий анализ и пришел примерно к такому же выводу, — сказала Портулак. — Это еще больше сужает поиск. Речь идет, может, о двадцати кораблях.
— Все равно этого недостаточно, — уныло проговорил я. — Не можем же мы тыкать наугад пальцем, пока не придет в голову идея получше.
— Согласна. Но у нас еще есть дополнительное ограничение — выхлоп двигателей. Из тех двадцати кораблей даже не все используют видимое пламя. И мы также знаем, с кем говорил Лопух о Великом Деянии.
Я помедлил, дожидаясь, когда корабль переварит все эти сведения.
— Уже лучше. Остается... сколько? Семь или восемь кораблей, в зависимости от того, как оценивать их размер. Семь или восемь имен. И так уж вышло, что одно из них — Овсяница.
— И все равно этого недостаточно.
Я на мгновение задумался.
— Если сумеем сузить поиск до единственного корабля... тогда ведь уже точно можно будет не сомневаться?
— В том-то и проблема, Лихнис. Нам его настолько не сузить. Если только мы не поймем, как выглядели те защитные поля.
— Именно, — кивнул я. — Если сумеем вынудить их включить защиту... нам потребуется лишь найти корабль с резонансом, наиболее близким к резонансу корабля, побывавшего в системе Гриши.
— Что ты задумал? — Глаза Портулак предостерегающе вспыхнули.
— Мне нужно всего лишь найти способ, который заставит их включить поля. Естественно, полностью.
— Не выйдет. Если они сообразят, что у тебя на уме, то просто перестроятся на другой резонанс.
— В таком случае надо не дать им для этого повода, сказал я, — Мы проделаем это в Тысячную ночь, как и говорили. Они ничего не успеют спланировать заранее и вряд ли будут ждать сюрприза в последнюю минуту.
— Мне нравится, как ты говоришь «мы».
— Мы теперь оба в этом замешаны, — ответил я. — Назад дороги нет, даже если потянем за собой всю Линию.
Портулак понюхала свой бокал.
— Как ты собираешься заставить всех включить поля?
Я прищурился, глядя на солнце:
— Наверняка что-нибудь придумаю.
Я так сильно боялся Тысячной ночи, что ее
