погожие дни бродить с ружьишком по полям, охотиться на дичь. К полудню он возвращался домой с целой связкой: приносил и серо-желтых степных куропаток, и ржаво-бурых горлинок, и пепельно-серых горлинок с ожерельем из разноцветных перьев, и птиц с блестящим черным оперением и длинным хвостом, похожим на лопаточку для извести, употребляемой при приготовлении бетеля… Перышки птиц были выпачканы кровью, а головки безжизненно свешивались вниз. За Маном обычно бежала целая толпа ребятишек. Мальчишки постарше и посмелее оттесняли остальных, восторженно разглядывая ружье, просили:
— Дядя Ман! Дайте выстрелить хоть разок… Только разок! Мы в следующее воскресенье покажем вам на том берегу реки такое место… Горлинок там видимо-невидимо… Правда… Ну дайте разок попробовать, дядя Ман!
А теперь Ман вынужден был отказаться от этих маленьких радостей. По правде говоря, в военное время не до них… Но дело было даже не в этом: попросту Ман очень тревожился за жену. Теперь Ман каждый вечер спешил домой, чтобы расспросить ее о делах, узнать, не случилось ли чего-нибудь, помочь, если нужно. Он по-настоящему переживал за нее… Ман был похож на строгого родителя, который, вернувшись домой после долгого отсутствия, первым делом велит детям показать школьные тетради…
Накануне вечером он задержался в уездном центре. Ему порядком надоела затянувшаяся дискуссия, и он почувствовал большое облегчение, когда смог наконец сесть на велосипед и отправиться домой. Ночи стояли безлунные, к тому же недавно прошел ливень, и лужи на дороге еще не успели просохнуть. Время от времени приходилось слезать с велосипеда и обходить их, поэтому Ман вернулся домой только часам к двум ночи. В такое время деревенская дорога безлюдна: пока добирался до дому, он видел лишь одного человека, который что-то делал на залитом водой рисовом поле — видно, ставил вершу. Но когда Ман свернул к своему дому, он уже издали заметил, что окно светится и тусклые блики падают на изгородь перед домом… Нетрудно было догадаться, что это Муй «сражается» со счетами или с каким-нибудь отчетом. Мана охватило острое чувство жалости. «Черт возьми! С пятью классами далеко не уедешь, слабовато у нее со знаниями…»
Даже не ополоснув заляпанных грязью ног, он ввалился в дом. Увидев мужа, Муй поспешила освободить стол от книг, отодвинув их к стене.
— Почему так поздно? — спросила она.
Оглядев груду книг, Ман ответил вопросом на вопрос:
— А ты чем занимаешься?
Муй рассмеялась, ее щеки зарделись:
— Да вот составляю смету расходов кооператива. Приезжали специалисты, торопили с этим делом… Ой, где ты так вымазался? Возьми-ка лампу да пойди вымой ноги…
Ман отвел руку жены.
— Ладно, ладно, потом помою! Покажи-ка, что ты успела сделать?
Муй смущенно улыбнулась.
— Не надо, завтра посмотришь… — уклончиво ответила она.
— Да ты что? Дай я посмотрю, а вдруг ты что-нибудь напутала, я проверю. Ты ведь моя жена, нечего стесняться, если и ошиблась. Ну, давай сюда!
Последняя фраза прозвучала как приказ. Ман скинул рубашку, повесил ее на спинку стула, затем решительным жестом придвинул к себе стопку отчетов и начал внимательно просматривать их. Наконец он дошел до того места, на котором остановилась жена. Вот след от резинки на косо начерченных строчках… Ман окликнул жену так громко, что его мать, мирно дремавшая под москитной сеткой, пробудилась, высунула голову наружу и тихонько спросила:
— Это ты, Ман?
Ман достал карандаш и небрежно постучал по разложенным на столе бумагам:
— Да, да, это я! Муй, садись-ка рядом, я объясню тебе, в чем ошибка. Понимаешь, ты здесь напутала. Производственные затраты нельзя вписывать в эту графу, так не делают.
Муй села рядом и сконфуженно прошептала:
— Откуда мне знать… Так объясняли специалисты… вроде бы так…
— Ну что ты! Быть этого не может! Если они так объясняли, значит, сами ничего не смыслят в этих делах. Ну-ка припомни, что они тебе объясняли!
«Ну вот, опять то же самое», — с раздражением подумала Муй. У нее уже был «опыт»: сейчас Ман начнет задавать вопросы, а она будет отвечать, он будет терпеливо разъяснять трудные места, на которых она может споткнуться, будет спрашивать подряд и вразбивку, голова у него работает хорошо, ничего не скажешь… И под конец, как всегда, Ман сокрушенно покачает головой и скажет: «О небо, какая ты еще зеленая, неопытная! И как только тебе доверили… Председатель кооператива! Поработать с тобой придется еще немало. Без моей помощи ты просто пропадешь!…»
Нет, нет! Все она выдумывает! Ведь с того дня, как ее выбрали председателем кооператива, Ман действительно изо всех сил помогает ей, разве это не так? Стоит ей ошибиться, как Ман тут же приходит на помощь, терпеливо и подробно разъясняет, пока она не поймет. Но почему это ее раздражает, почему она сердится? Может быть, потому, что каждый раз она заранее ждет, когда он с сокрушенным видом скажет: «О небо, до чего же ты еще зеленая…»
Вот и сейчас, поняв, что муж намерен повторить урок, Муй почувствовала, как у нее что-то оборвалось внутри, она попыталась отвлечь внимание Мана, отговорить его, напомнить, что уже поздно.
— Ночь на дворе, давно пора спать! У тебя и так глаза красные, назаседался. Завтра займемся делами, не к спеху.
Но Ман был не из тех, кого можно сбить с толку.
— Ладно, если тебе очень хочется спать, ложись, отдыхай… А я еще посижу. Завтра, когда все закончу, объясню тебе, в чем твои ошибки.
Ману и в самом деле не хотелось спать. Он уселся за стол в одних трусах и майке и склонился над бумагами. Муй улеглась одна. Она не сразу заснула: Ман то и дело шлепал москитов, шелестел бумагами. Он лег спать только в три часа. И утром, едва вскочил с постели, тут же уселся за стол, чтобы закончить работу. Только после этого прополоскал рот, умылся и сел завтракать.
* * *
Ман еще раз посмотрел, хорошо ли привязан к велосипеду сверток, обернутый полиэтиленовой пленкой, потянулся за шлемом и надел его.
Сняв запотевшие очки, старый дядюшка Тхай потер глаза и дружелюбно сказал:
— Вот видишь, как хорошо: тебя прикрепили к твоей собственной общине, поближе к семье, ты доволен?
Ман слабо возразил:
— Доволен… как бы не так! Ближе к дому — больше хлопот! По всяким пустякам будут обращаться, попробуй откажи кому-нибудь!
Но в душе Ман очень обрадовался, когда уездный комитет партии возложил на него ответственность за работу в его собственной общине. И не потому, что дом был теперь намного ближе: до уездного центра тоже было недалеко, каких-нибудь десять километров, и, хотя ему
