– Отец! – прокричал я, оттаскивая панка в сторону.
– Я убью его, – шипел Данила, хватаясь за пораненную ладонь.
– Данила, пожалуйста! Прошу тебя, не надо… это отец мой, понимаешь? Пожалуйста…
Он не слушал меня, как бесноватый брыкался и шипел.
Отец видел, что у меня получается сдерживать его и пользовался этим. В его глазах была железная решимость убить этого человека. Я видел, как он занес руку с ножом для очередного удара. Данила это тоже заметил, и со всей силы ударил меня затылком в челюсть. Я отпустил его, сам того не желая. На секунду, панк стал свободным.
Время – странная штука. Иногда секунда длится дольше вечности, иногда от секунды зависит целая жизнь.
Я воспользовался этой секундой, чтобы встать между двумя, одержимыми убийством друг друга, безумцами. Рука отца дрогнула и сменила траекторию, когда я заслонил собой панка. Он не сумел полностью остановить свой удар, поэтому лезвие ножа прочертило мое плечо, обжигая острой болью.
– Все? Этого достаточно, чтобы поубавить вашу кровожадность? – сказал я, хватаясь за руку. Этот мой перфоманс слегка отрезвил обе стороны.
– Сын, ты… я не хотел… – отец выпустил из рук нож, потянувшись руками к моему окровавленному плечу. Вид у него был виноватый и растерянный, но главное – стало видно, что бессмысленную перебранку он продолжать больше не намеревался.
– Данила, пожалуйста, отступи тоже. Считай этой кровью я заплатил, чтобы мы могли спокойно поговорить. Хорошо?
– Вот и помогай, черт возьми, людям. А они убивают тебя потом, – я слышал по голосу, что Данила остыл. Опасность, можно сказать, миновала.
Я облегченно выдохнул. Не знаю, чтобы я делал, если бы эти двое продолжили попытки друг друга убить. Панк молча поднялся, собирая свои раскиданные по комнате вещи.
– Что ты делаешь? – спросил я, наблюдая за ним.
– А что по-твоему? Мне тут не рады. Да я и сам, это, не рад дольше оставаться. Клянусь, я еле держусь, чтобы не прикончить твоего отца, и если пробуду здесь еще пару лишних минут – будешь отмывать кровь с пола. Если я и тебя в порыве гнева не зашибу.
– Да что ты…
– Замолчи, – я шикнул на отца, не давая ему больше и слова сказать, – ты достаточно уже сегодня сделал, отец.
Данила обмотал вокруг головы свой потрепанный палантин, все остальные вещи он уже собрал.
– Выгляни, есть ли кто в коридоре, – сказал он мне.
Я послушно приоткрыл дверь, осматриваясь:
– Нет, никого нет.
– Круто. И, это, вот, – он швырнул мне небольшую стеклянную баночку с лекарствами, – давай по каждой из этих таблеток своему чудесному папаше. Счастливых долгих лет вам обоим.
Он со злобой шагнул к двери, дергая ручку, но я тут же захлопнул дверь обратно.
– Почему это прозвучало так, словно мы с тобой больше не увидимся? – спросил я.
Панк удивленно вскинул брови, глядя на меня:
– А разве это не так? Твой многоуважаемый родитель, очевидно, ясно дал понять, что я – нелюдь. А детишки не должны играться с такими, как я.
– И что?
– Разве ты пойдешь против его воли?
Он снова дернул ручку двери, а я снова ее захлопнул обратно.
– Не решай за других, бабка-угадка, тоже мне. Когда мы там договорились встретиться и где? Завтра? Послезавтра? Мне все равно, называй любой день.
– Погоди, куда это ты собрался? Ты снова пойдешь наверх, с ним? – я слышал, как отец со страхом спрашивал у меня, – не пущу. Нет.
– Вот именно. Сиди лучше тут, в своей клетке из говна и палок и не суйся на Поверхность. Поживешь хоть подольше, пока голова твоя от одиночества не уедет.
– Я же сказал, что схожу вместе с тобой к твоему отцу. И от своих слов не отказывался, – сам не заметил, как начал цедить слова сквозь зубы.
Я не понимал, что меня так злило. Хотя, наверное, понимал – меня злило то, что вся та яркая на эмоции жизнь, которую я едва приобрел, вот так ускользает прочь по чужой воле. Я не хотел терять тот кусочек свободы, кусочек драйва и адреналина, не хотел снова возвращаться в свой подвал оставаясь наедине с бессмысленностью дней.
Панк на мгновение отпустил ручку двери, вглядываясь в мои глаза. Он будто пытался найти там какой-то ответ на свой немой вопрос, какие-то доказательства. В итоге, он опустил взгляд, помешкав немного, а потом молча распахнул дверь и вышел вон, не сказав больше и слова. Я было ринулся за ним, но отец остановил меня:
– Ты в своем уме? Серьезно хочешь пойти за ним? – боль в его интонации неприятно колола в моей груди.
– Отец, все не так. То, что ты сказал – это ужасные слова, – я подбежал к отцу, поднимая его с пола и усаживая в инвалидное кресло.
– Что он с тобой сделал? Он ведь что-то вколол тебе, я прав? Ну или дал какие-то таблетки, да?
– Отец, он спас тебя, разве это ни о чем не говорит? Он пришел на помощь, хотя я не звал. Он, «нелюдь» с Поверхности, не остался в стороне, даже рискуя быть пойманным. Он помог тебе, а не кто-то «снизу». Никто не откликнулся, все лишь захлопывали дверь перед моим носом. Поэтому да, я пойду за ним. И он не сделал мне совершенно ничего плохого. Он спас меня. В первую мою одиночную вылазку наверх, когда я ходил за деталями и колесами для твоего кресла, помнишь? Я наткнулся на панков, а он – спас меня. Правда это вышло случайно, но факт остается фактом – и ты, и я живы лишь благодаря ему. Поэтому, хочешь ты того или нет, но я продолжу общаться с ним.
Отец грубо оттолкнул меня, глядя, как на безумца.
– Я запрещаю. Слышишь? Запрещаю. Только попробуй еще раз заикнуться, и я привяжу тебя к кровати. Ты хоть понимаешь, что будет, узнай кто о нем? Нет, ты точно не в себе.
– Поговорим, когда ты успокоишься, – я развернулся, направляясь к двери.
– Куда ты? За ним? Не смей.
– Да, за ним. Если он сейчас уйдет – я потеряю его. Я знаю, где он живет, но Поверхность – страшная штука. Я должен поговорить с ним, пока он не ушел.
– Если переступишь порог – назад больше не возвращайся.
Нож вонзился мне в сердце, не настоящий, а тот, что ранит больнее – нож из слов. С этой болью в сердце, я вышел из комнаты, закрыв за собою дверь.
Я выбежал в коридор и поспешил вперед, надеясь, что Данила не успел уйти далеко. Мне повезло, и я настиг его до развилки:
– Постой! Ну не кипятись ты, дай мне хоть слово сказать!
Он продолжал идти, даже не обернувшись.
– Ну постой же! Я понимаю, ты зол. И не без причины, но…
– Да заткнись ты, черт подери тебя, – он развернулся, шипя на меня шепотом, – думаешь для чего я устроил весь этот маскарад? Чтобы ты на всю свою подземку вопил как бесноватый, привлекая к нам внимание? Ты хоть понимаешь, что с вами будет, узнай кто обо мне? Поэтому, это, заткнись к чертям собачьим и пошли. Поговорим наверху.
