Глава 1. Механические часы-рыбы.
Над ржавой планетой вновь разгорался новый день. Наверное. Судя по механическим часам, что были небрежно прислонены к холодной стене. Эти часы, состоящие из множества шестеренок и пружин, выполненные в форме костлявой рыбы, я терпеть не могу. Безжизненные металлические глаза глупо таращатся в пол. глаза, полные отчаяния. Как бы то ни было, но эта отвратительная рыба показывает 12 часов и 6 минут нового дня проклятого XXVII века. Какой-то летний месяц, хотя лето сейчас стоит круглый год. Я читал в одной из найденных книг, что раньше, до катастрофы, времена года сменяли друг друга, но сейчас такое сложно себе представить. На Земле не осталось ни одного живого человека, который бы видел снег, а я лишь однажды повстречал его на какой-то старой картине среди обломков Поверхности. Там, на Поверхности вообще много всего интересного можно найти, если, конечно, ты рискнешь туда подняться.
Два века назад, Земля лишилась своего естественного спутника – Луны. Это случилось из-за инцидента на одной крупной космической станции, которая располагалась вблизи Луны. Никто до сих пор не знает, что стало причиной цепного взрыва в одной из лабораторий, но тот треклятый взрыв разнес половину ближайших небесных тел. Взрывная волна вкупе с обломками мелких планет и астероидов накрыла Луну, смещая ее с привычной траектории и раскалывая на части. Огромный осколок естественного спутника Земли обрушился на планету. Этот инцидент привел к катастрофе вселенского, без преувеличения, масштаба. Положение небесных тел во Млечном Пути изменилось, включая и Землю, которую отбросило дальше от Солнца. Помимо этого, планета перестала вращаться вокруг своей оси – так и установился вечный день на Поверхности. Тусклый, холодный день. Хотя нет, ночь все же наступала. Но это уже не было прежней ночью, как в былые времена. Просто планета попадала в тень оставшейся части расколотой Луны, что теперь вращалась по новой сформированной орбите Земли. Это было очень неравномерное вращение: ровно на четыре месяца осколок Луны зависал над планетой, закрывая собой Солнце. И на земле воцарялась ночь. Темная и полная отчаяния. Бабушка рассказывала мне, а ей, в свою очередь, рассказывала ее бабушка, что до катастрофы Луна заливала Землю мягким и завораживающим серебряным светом, от которого даже холодная ночь наполнялась уютным теплом. Сейчас же Луна не одаривала Землю ничем, кроме тени. Она навсегда погрузилась во мрак. Вдобавок к этому, за Луной повсюду следовал осколок безымянного астероида, нет-нет, да и окропляющий Землю своими ядовитыми кислотными дождями. Одним словом, жизнь на Земле изменилась. Если слово «жизнь» вообще подходит для того, чем является такое вот существование на трупе планеты. Само собой, пригодной для жизни осталась только та часть, которая была повернута к Солнцу. Она также, избежала столкновения с Луной и остальными небесными телами. Оборотная сторона Земли оказалась выжжена до основания, что придало планете вовсе не шарообразную форму, а… вообще непонятно какую форму. Звучит все это, как бред сумасшедшего, как что-то опровергающее вообще любую возможность существования, но это была наша новая реальность. Само строение Земли, положение планет – все изменилось, уравновешивая случившееся и делая жизнь на планете хоть как-то возможной.
Скрип рыбы-часов вернул меня в реальность. Еще одно, за что я ненавижу эти часы, которые сам же и смастерил, – они имели свойство часто ломаться. Я никак не мог найти для них идеально подходящие детали, отчего механизм то и дело выходил из строя и начинал вот так противно скрипеть, а стрелки слегка дергаться. Их поломка означала одно – нужно подниматься на Поверхность. От этой мысли у меня неприятно защемило где-то в районе солнечного сплетения. Не скажу, что я такой уж трус, но вылазка наверх – всегда словно лотерея. Как беспроигрышная, только наоборот. Никто никогда не полезет наверх без надобности. Я сам бывал там от силы раз 6 за все свои 19 лет, и всегда – с отцом. С ним было не так страшно. Но теперь его ноги, прикованные к инвалидному креслу, не позволяют ему более выходить на Поверхность.
– Обрез взял? – фальшиво-спокойным тоном поинтересовался отец.
– Да, – Не менее фальшиво ответил я.
– Хорошо. Заточку?
– Тоже.
– Угу. Ладно.
Он сидел в своем кресле, скрестив руки на груди. И, естественно, тоже волновался. Наверное, даже больше, чем я. Но ничего поделать было нельзя. Без часов, тут, под землей, прожить было сложно. Можно сойти с ума. Да и колеса отцовской инвалидной коляски порядком износились, отчего он с трудом мог передвигаться по небольшой комнате. Поэтому, эта вылазка была необходима.
– В конфликты не лезь. Другим путем не ходи – только тем, что я показывал. Обрезом тоже не свети попусту, все равно патрон один, много не навоюешь.
– Угу, – угрюмо отозвался я, и так зная все эти правила.
– Если все же наткнешься на панков… беги. И… обрез не отдавай. Цепляйся, кусайся, изворачивайся, но не отдавай. Сам знаешь его цену.
– Угу.
Я закончил шнуровать ботинки на массивной подошве, затем, чуть помедлив, встал, просовывая руки в рукава темно-коричневого потрепанного плаща.
– Ладно, я пошел, – и, постояв немного, добавил: – свет не туши, а то вернусь и ноги себе переломаю в нашей-то груде хлама.
Отец облегченно выдохнул, грустно усмехнувшись, сказал:
– Не переломаешь. У нас ведь только одно инвалидное кресло.
Я улыбнулся в ответ и скрылся за железной дверью.
Лабиринты подземного города казались бесконечными, если не знать их вдоль и поперек. Но сейчас я не жаловался, ведь все эти витиеватые пути отделяли меня от брошенного города наверху. Еще раз повторюсь – я далеко не трус. Просто не люблю проблемы. Наверное, так говорят все трусы. Чем же так страшен город на поверхности, или же просто Поверхность, как ее обычно все называют? Тем, что это место абсолютного хаоса. Там нет закона. Там нет беззакония. Там ничего нет. Ни один приличный человек не живет наверху, ведь почти вечный день рано или поздно сводит с ума любого. А если не это, то химический дождь отравит и погубит твое тело. Либо одиночество. Либо все вместе. Внизу тоже нет закона, но люди тут более спокойные и мирные. Им не нужны лишние проблемы. Те, которых можно встретить на Поверхности – отбитые мародеры. Их прозвали «панками». Почему именно панками? Никто уже толком и не помнит. Бабушка говорила, что раньше это слово означало что-то другое, но потом так почему-то стали называть отморозков Поверхности. Панки – это те, кто не прижились среди людей. Те, кто сошел с ума от такого существования. Те, кто хотел выбраться на свободу. Те, кто не подчинялся ничему. Те, кто не верил ни во что. По большому счету – это озлобленные на все и всех отчаянные люди, которых отвергло общество. Они выживали среди груды ржавых обломков и кислотных дождей, отнимая остатки какой-никакой спокойной жизни у остальных. Их злость обернулась чем-то бесчеловечным: ради забавы они нападали на людей и издевались над ними, попутно отбирая все, что находили. Они никого не убивали – лишь оставляли умирать. Вероятность вернуться живым после встречи с панками была меньше одного процента. Моему отцу вот удалось: он сохранил жизнь, но пожертвовал ногами.
