— Это было ужасно. Статуи хотели наброситься на меня, ветер завывал и…
— Это был сон, милая. Мне не следовало оставлять вас, — он сильнее сжал ее.
— Я видела дурные сны только в детстве. Это было, когда мне сказали, что я не их… Никто не мог понять… я была совсем одна…
— Но теперь вы не одна, Нина, милая. Я здесь, с вами.
Нина окончательно проснулась. Господи, что она сейчас сказала?
— Мне уже лучше, — пробормотала она и хотела высвободиться из его рук, но он продолжал крепко держать ее.
— Я спущусь вниз и принесу вам бренди, чтобы вы успокоились. Не двигайтесь, — приказал он, но голос его звучал нежно.
Он вышел из комнаты, а Нина закрыла глаза и натянула до подбородка простыню. Как глупо получилось! Он, видно, пришел домой, услышал ее крики и, наверное, стал проклинать себя за то, что вообще отыскал ее. Она мешает ему, он считает ее идиоткой, испугавшейся темноты. Но он назвал ее «милая»!
Неужели? Она была не совсем уверена в этом, так как страшные видения все еще всплывали в памяти, подобно жутким призракам. Но даже если он и назвал ее «милой», то не вложил особого смысла в это слово.
Когда Лоренцо вернулся с графином бренди и двумя стаканами, Нина успокоилась. Она успела до его прихода умыться и сменить мокрую ночную рубашку на чистую белую футболку. Она снова улеглась в постель, подсунула под спину подушки и была вполне готова принести ему свои извинения.
— Простите, что причинила столько беспокойства. Свет погас, я испугалась грозы, к тому же я сегодня перенервничала из-за Карло.
— Я тоже способствовал вашему состоянию. — Лоренцо с улыбкой протянул ей бокал с золотистой жидкостью.
Нина, слегка улыбнувшись, взяла бренди.
— Вы здесь ни при чем — вы имеете полное право уйти. Кто мог знать, что именно в эту ночь разразится буря?
Он присел на край кровати и пристально посмотрел на нее.
— Мне не пришло в голову, что отважная женщина, которая путешествовала на попутных машинах по Европе, побоится остаться одна в доме. Думаю, что если бы перед моим уходом между нами не возникли разногласия, то вам не приснился бы дурной сон.
Нина презрительно фыркнула.
— Черт возьми, ну и самомнение у вас! Да я весь вечер о вас и не вспоминала.
— Вы не умеете врать, — поддразнил ее он.
Нина глотнула бренди и едва не закашлялась.
— Лоренцо, не считайте себя виноватым в том, что оставили меня одну.
— В этом я себя не виню. Я виноват в том, что обращался с вами не так, как следует. Вы правы: мое чувство собственного достоинства и гордость уязвлены, — тут он пожал плечами, — и мне трудно понять самого себя.
Нина удивленно подняла бровь.
— Вероятно, вы давно не были в суде. — Она обхватила колени, держа в руках полупустой бокал. — Вернувшись в Нью-Йорк, вы снова займетесь делами, — она усмехнулась, — а то здесь, на родине, у вас мозги застоялись.
Он с улыбкой кивнул и тихо произнес:
— Как раз сейчас я не хочу туда возвращаться. — Его глаза смотрели так многозначительно, что Нина была вынуждена отвернуться.
Сердце снова бешено забилось. Неужели он из-за нее не хочет возвращаться? Какая приятная мысль, но абсолютно невероятная.
Нина допила бренди и поставила стакан на тумбочку. Ей хотелось свернуться клубочком, и задремать, и увидеть чудесные, пусть и несбыточные сны.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что в детстве были одиноки и никто вас не понимал?
Она в замешательстве посмотрела на Лоренцо, вспоминая, что ему успела наболтать.
— Да так, ничего особенного.
— Но мне хотелось бы знать, — настаивал он и, налив еще бренди, протянул Нине бокал. Ей ничего не оставалось, как взять его. — Вы ничего не рассказываете о своей семье.
— И вы тоже, — ответила она.
— Но вам известно, что Джо занял в моей жизни место отца, которого я лишился еще ребенком. И вы знаете, что моя мать собирает скульптуры, испугавшие вас до смерти.
Нина засмеялась.
— Теперь я уже не захочу с ней знакомиться.
— А кто ваши родители? У вас есть братья и сестры?
Нина нервно заерзала под покрывалом. У нее не было желания рассказывать о своей жизни, но… бренди развязал язык. Впрочем, что бы она ни сообщила Лоренцо, он все равно не догадается, почему она сюда приехала.
— У меня нет ни братьев, ни сестер, — сказала она. — Жаль, мне бы очень хотелось, чтобы были — хоть один. — Она задумчиво улыбнулась. — Мои родители не могли иметь детей. Мама и отец — преподаватели. Да и я им была ни к чему — только мешала. Но в какой-то период своей жизни они решили, что им необходим ребенок, и они взяли меня… ну, как необходимую в хозяйстве вещь. А когда я подросла, всё мне объяснили. Они не очень ласковые люди, по натуре. Возможно, если бы я была их собственным ребенком, то все бы могло обернуться по-другому…
— Нина, — прервал ее Лоренцо, — вы… вас удочерили?
Его голос звучал глухо и хрипло. Она поняла, что сболтнула лишнее. Теперь он станет ее жалеть. Только этого не хватало — она и так сегодня ночью выставила себя совершеннейшей дурочкой.
Нина упрямо подняла голову.
— Да, — подтвердила она. — Родители сейчас в Австралии, на год по обмену. Я, наверное, поеду к ним… после Сицилии. — Она зевнула. — Это ведь на полпути туда. Они написали мне и… просили приехать. Они скучают обо мне…
Господи, да она вот-вот заплачет. И все из-за выпитого бренди. Усилием воли она справилась со слезами и выдавила улыбку, правда глуповатую.
— Мне… надо поспать, — пробормотала она и положила голову на подушки. — Пожалуйста, посмотрите, как там Карло. Он чувствовал себя хорошо, но вдруг…
Голова у нее закружилась, веки отяжелели, и последнее, что она почувствовала, прежде чем погрузиться в сон, — как Лоренцо укрывает ее простыней…
Нина проснулась, когда яркий солнечный свет пробился сквозь ставни. Она сразу все вспомнила и в ужасе застонала, а когда повернула голову, то в нос ей ударил восхитительный запах лимона. Кровь с силой запульсировала в жилах — рядом с ней на постели спал Лоренцо.
ГЛАВА СЕДЬМАЯНесколько минут Нина лежала неподвижно. Выходит, Лоренцо провел с ней всю ночь. Она вспомнила грозу, кошмарный сон, свое пробуждение… и Лоренцо, стоящего около нее. А потом — бренди и свой рассказ о родителях.
Теперь он знает, что ее удочерили, но не более того. Наверное, именно поэтому он остался с ней на ночь — присмотреть за опьяневшей бедняжкой Ниной Паркер, чтобы она, не дай Бог, не перепутала дверь с окном и не свернула себе шею.
А вдруг он здесь потому, что не может расстаться с ней? Нина тоскливо вздохнула. Как бы то ни было, приятно, что он рядом, готовый защитить ее.
