Дэвид самолично сходил в школу, где училась Грейс, надеясь,что учителя заметили неладное, – и снова бесполезно. Они говорили, чтодевочка была «трудная», то бишь очень стеснительная и замкнутая, даже в раннемдетстве, что чувство коллективизма было ей напрочь чуждо, что у нее вовсе небыло друзей. Еще бы, с тех пор как началась эта гадость с родным отцом, она, встрахе, чтобы правда не выплыла наружу, отшила всех! Очевидно, что учителясчитали Грейс странноватой, но тем не менее вежливой и прилежной. Почти все онизнали, как тяжко болеет мать девочки, и считали, что на Грейс повлияло именноэто. А сексуальные домогательства отца? Боже упаси! Двое или трое упомянули отяжких приступах астмы, мучивших девочку с тех самых пор, как захворала мать.
Но вот странность! Никого из них не удивил ее ужасающий поступок.Да, она всегда была странной, а после смерти матери и вовсе спятила.
Такую логическую цепочку было легче всего выстроить –полиция пришла к точно такому же заключению: девочка стремилась заполучитьнаследство, от горя слегка помешалась и сильно повздорила с отцом. Слишком ужтрудно было поверить в то, что Джон Адамс в течение четырех лет вел жизньнастоящего извращенца, беззастенчиво используя жену и родную дочь. Апредположить, что до этого он нещадно избивал хворающую Эллен, было и тоготруднее.
Но невзирая на полное отсутствие свидетельских показаний,Дэвид ни на секунду не усомнился в правдивости Грейс. Он верил безоговорочно еесловам, поэтому и промучился все лето, ища подтверждения, поэтому и решилсязащищать ее на суде. Она наконец согласилась поведать полиции обо всем, ноповерить ей категорически отказались, сочтя это хитроумной выдумкой защитника.Попытка подать жалобу государственному обвинителю также провалилась – подобнополиции, обвинитель посчитал историю блефом. В отчаянии Дэвид кинулся кпрокурору федерального судебного округа – и вновь вернулся оттуда ни с чем. Ниединому его слову не поверили. Теперь ничего не оставалось, кроме как допоследнего держаться этой версии на суде. Слушание было назначено на первуюнеделю сентября.
В тюрьме Грейс исполнилось восемнадцать.
К тому времени ее перевели в камеру-одиночку. Газеты вселето смаковали ее историю. Корреспонденты пробирались даже в тюрьму и пыталисьвзять у нее интервью. А охранники то и дело впускали фотографов. Репортерысовали им новенькие хрустящие купюры и оказывались прямо перед ней, ослепляя еевспышками. Однажды ее даже сфотографировали сидящей на унитазе… А то, что онаповедала полиции, давно уже просочилось в прессу. Случилось именно то, чего онатак опасалась. Она чувствовала себя так, словно предала и родителей, и себя. НоДэвид неустанно твердил, что это ее единственная надежда выбраться из тюрьмыили даже избежать смертной казни. Но – увы! – ничего не помогло. К томувремени она уже смирилась с заточением, подумывала и о том, что ее в концеконцов могут казнить. А такая вероятность была – это признавал даже Дэвид, хотяи неохотно. Это решит суд. Дэвид все еще лелеял надежду, что ему удастсяубедить присяжных в том, что девочка убила отца, чтобы прекратить мучительноенасилие или даже предотвратить собственную гибель. Она была молода, красива,беззащитна – и она говорила сущую правду, в чем не возникало ни тени сомненияни у Дэвида, ни у Молли.
Первый удар был нанесен, когда им отказали в переносеслушания дела в другой административный округ. Дэвид просил об этом на томосновании, что в Ватсеке на справедливость трудно рассчитывать, слишком ужжители превозносили покойного Джона Адамса. Газеты пережевывали дело Грейснесколько месяцев, выдвигая одну задругой собственные версии. А к сентябрюпресса в один голос живописала ее как подростка, чокнутого на сексе, –эдакое маленькое чудовище, в течение нескольких месяцев хладнокровнообдумывающее убийство, чтобы захапать денежки. То обстоятельство, что денег кактаковых не было, дипломатично обходили молчанием. Называли ее также и маленькойбестией, имевшей виды на родного отца как на сексуального партнера, –якобы она застрелила его в приступе ревности. Словом, версий было множество, и,хотя ни одна из них ни в малейшей степени не соответствовала истине, все онибыли губительны для Грейс. Дэвид ни на секунду не мог вообразить, что послевсего этого можно рассчитывать на судебную справедливость, особенно в этомгородишке.
Состав суда уточнялся в течение недели, и, уступивнастойчивым просьбам Дэвида, судья назначил закрытое слушание дела. Сам судьябыл сварливым стариком, имевшим привычку орать на подсудимых. К тому же онпрежде частенько играл с Джоном Адамсом в гольф. Но самоотвод он взятьотказался, мотивируя это тем, что они с покойным не были близкими друзьями, апосему считал себя достаточно объективным. Единственное, что воодушевлялоДэвида если приговор будет несправедлив, он вправе добиваться пересмотра дела.Он заранее обдумывал все детали и был крайне взволнован.
Грейс предъявлено было окончательное обвинение – и оно былоужасно. Согласно мнению обвинителя, девушка заранее планировала убрать отцасразу после похорон матери, чтобы завладеть наследством прежде, чем он всерастратит или снова женится. Правда, она была наивна и не подозревала, что втаком случае не сможет наследовать ему. К материалам дела присовокупилифотографии Джона Адамса в качестве подтверждения того, что он был на редкостьхорош собой. Обвинитель то и дело повторял, что девушка была влюблена в него, всвоего родного отца. Причем в тот вечер она не только пыталась соблазнить его,разодрав пополам свою ночную сорочку и представ перед ним нагой, но и имеланаглость, убив его, обвинить покойного в насилии над ней. Да, уже доказано, чтов ту ночь она была близка с мужчиной, но ведь ничего не указывает на то, чтоэтим мужчиной был именно ее отец. Предположили, что она улизнула из дому кневедомому любовнику, отец крепко выбранил ее, потом она предложила себя ему, акогда он ее с негодованием отверг, застрелила его.
Обвинитель требовал осуждения за преднамеренное убийство,что влекло за собой пожизненное лишение свободы или даже смертную казнь. Онасовершила гнусное преступление, заявил обвинитель суду присяжных и всемприсутствующим (а в зале суда толпились и репортеры), и должна отвечать по всейстрогости закона. И не может быть снисхождения к девушке, которая не толькохладнокровно спланировала и совершила убийство, но еще и запятнала репутациюпокойного, пытаясь выгородить себя.
Грейс невыносимо было выслушивать все это. Ей даже казалось,будто говорят о ком-то другом. А свидетели в один голос расхваливали ипревозносили до небес ее отца. Но про нее говорили лишь, что она либопатологически стеснительна, либо с большими странностями. А компаньон отцасразил ее наповал – это было самое худшее, что пришлось услышать Грейс. Онутверждал, что в день похорон она то и дело спрашивала его о денежных делахотца, а конкретно о том, сколько у него осталось денег после болезни матери.
– Я не хотел пугать девочку, потому и не рассказал, какон потратился на лечение жены, да и о том, сколько он должен мне. Вот я исказал, что денег у него много. – Он печально взглянул наприсяжных. – Теперь я сожалею о том, что сказал. Может быть, если бы япромолчал, он теперь был бы жив, – добавил он, с осуждением глядя наГрейс. Глаза девушки были полны ужаса.
