неделю весны энергетика одной из самых старых улиц города набирала силу, становилась явственней, растекалась по тротуарной плитке, затапливала улицу, поднималась до самых флюгеров на крышах невысоких домов позапрошлого века, подпиравших широкую пешеходную зону с двух сторон. Воздух сгущался, к атомам кислорода и азота примешивалось что-то странное, с детства знакомое, ностальгическое, дразнящее, пугающее… В эти колдовские минуты гуляющие по Панской люди становились беспечными, теряли чувство времени; холодный разум сдавался под натиском горячего сердца, и душа искала приключений. И ни в какой другой месяц и час здесь не было столько музыкантов, жонглеров, танцоров, акробатов, мимов, клоунов и прочих обладателей зрелищных талантов, сколько в мае после пяти. Магия весенних вечеров на Панской притягивала уличных артистов.
Максим сновал между плотными кольцами людей, медленно переходя от одного к другому, высматривая какое-нибудь оригинальное представление. И ближе к концу Панской он кое-что приметил. Это был тот случай, когда, любуясь невероятными трюками, мозг отказывался верить, что человек на такое способен. В движениях артиста прослеживалось что-то противоестественное, но завораживающее. Впрочем, тот, кто такое вытворял, и впрямь не очень был похож на обычного человека.
Ростом он в два раз превосходил самых высоких мужчин в людском роду. Пропорции великана противоречили общепринятым канонам природы. Ноги уходили в высь на три метра, от плеч тянулись такие же бесконечно длинные руки. Короткое туловище и немалых размеров голова прибавляли телу еще сто с лишним сантиметров.
Изо лба, оттуда, где обычно начинается линия роста волос, выползали шесть ржавых, местами погнутых прутьев, опускались вниз и врастали в кожу за подбородком, их пересекали еще шесть железных прутьев, протянувшихся от уха до уха. За кривой клеткой проглядывало что-то неживое и совсем непохожее на человеческое лицо.
Голову покрывал капор из толстой шерстяной ткани: от одного только вида грубой колючей темно-серой материи хотелось чесаться, и некоторые зрители волей-неволей драли себя ногтями, будто острые ворсинки вонзались в них, а не в кожу выступающего. Старый потасканный головной убор с парочкой заплаток расхлябанно болтался, когда артист виртуозно демонстрировал собравшимся зевакам ловкие извороты и акробатические комбинации, от которых захватывало дух. На секунду Максиму показалось, что голова под капором имеет ассиметричную форму.
Непропорционально длинное тело существа скрывал комбинезон просторного кроя из гобелена. Переплетение нитей в ткани являло миру мрачных непостижимых персонажей; тканые рисунки вселяли в сердца смотрящих легкую необъяснимую тревогу. Максим никогда не видел и не слышал о существах, много раз повторяющихся в узорах материи. Они не жили в мифах, не пугали в сказках, их не побеждали в легендах, не избегали в преданиях — ни в одной людской выдумке не встречались подобные твари.
Максим подошел ближе, протиснулся между столпившейся изумленной публикой в первый ряд, и, раскрыв рот, смотрел, как артист ловко балансирует стоя вниз головой на одной конечности, тянущейся от правого плеча, при этом остальными бесконечно длинными частями тела выписывает в воздухе невиданные загогулины. Потом он встал на две руки, штанины немного сползли, оголив матовые желтовато-белые палки. Артист раскинул ноги в поперечный шпагат и подпрыгнул: раз и два, и три… И при каждом отрыве от земли он разводил руки в стороны, закручивался юлой и аккуратно приземлялся. Затем артист перешагнул через плотное кольцо людей и покатился вокруг толпы колесом, да так быстро, что никто не мог разглядеть где руки, а где ноги. И когда все потеряли его из виду, он неожиданно очутился внутри круга, вывернутый в акробатический мостик. Он снова начал подпрыгивать и подгибать под себя длинные конечности, успевая несколько раз ударить их друг о друга. В глухом стуке зрители услышали мелодию, смутно знакомую… Она, как волчок, крутилась на тонкой грани между «вспомнить» и «забыть навек»; казалась, вот-вот, чуть-чуть — и сразу все поймешь, но стоило попытаться, как простые нотки удалялись во тьму. И никто среди восхищенной охающей публики не мог припомнить — откуда эта музыка.
Максим не сразу распознал в таинственном существе, гипнотизирующем иррациональными трюками, ходулиста — в маске нежити под ржавой решеткой, на четырех длинных желто-белых палках, скрытых под гобеленовым комбинезоном уличный трюкач, благодаря эквилибристическому таланту и несколько противоестественной манере двигаться, почти убедил молодого человека, что он не из людей.
Максим достал из кармана ветровки телефон, чтобы снять несколько завораживающих трюков, но черный экран не отреагировал на прикосновения хозяина. Правда, сейчас его не озаботило, как почти полная батарея, не подав жалобного сигнала, истощилась до нуля. Он продолжал наслаждаться выступлением артиста и даже не обратил внимания, что никто из зрителей не мог включить свою технику, будто вместе с артистом на Панскую пришла чужеродная сила, высасывающая энергию из аккумуляторов.
Весь вечер и до поздней ночи ходулист показывал трюки и ни разу не повторился. Публика не уставала удивляться и не могла насытиться зрелищным представлением, развернувшимся на Панской. Но время сна приближалось, и люди с неохотой расходились. Уходя, одни просили, чтобы артист как можно чаще выходил выступать на улицу, другие советовали ехать в столичные цирки, а еще лучше в тот самый, европейский, с красочными представлениями, где нет дрессированных животных, только талантливые люди… Артист никому не отвечал, ничего не говорил — он вообще не издавал никаких звуков, кроме тех, что выстукивали ходули.
Уличный артист в маске зловещего существа, чье обличье сковывала ржавая решетка, растущая из головы, впечатлил Максима, он решил непременно познакомиться с таинственным незнакомцем и узнать о нем побольше.
Когда последние зрители разошлись, и артист вслед за ними собирался покинуть условную уличную сцену, Максим громко, так, чтобы ходулист услышал его там, наверху, спросил:
— Скажите, как вас зовут?! Откуда вы?!
То, что находилось на месте лица за решеткой, посмотрело на маленького человека внизу, ничего не ответило и на всех четырех конечностях, как животное, медленно направилось к узкому переулочку, пересекающему Панскую. В ночной тишине стук палок уже не казался чем-то обычным и объяснимым. Размеренное тук-тук-тук-тук-тук… на плохо освещенной улице повсюду раскидывало невидимые сети беспричинного страха и сомнений, отчего разум охотней пропускал сверхъестественное в материальный мир. В глухих ударах слышалось что-то ужасное и необратимое.
Однако сознание Максима, склонное анализировать и искать всему объяснение, упорно игнорировало неясные намеки на присутствие нечистой силы. Он ничуть не обиделся на молчаливый отказ артиста общаться и побежал за ним.
— Постойте! Я хочу поговорить с вами!
Ходулист остановился под единственным фонарем в Парковом переулке и обернулся. Максим в ужасе попятился назад. В тусклом теплом свете он увидел, как внутри шерстяного капора за решеткой страшная маска, заменявшая человеческое лицо,
