искали путей улучшить свое положение. Казалось, их единственная задача состоит в том, чтобы одержать верх над противником.
Обычно после таких споров Оуэн подолгу бродил в одиночестве, горела голова, нарастало чувство невыразимого отчаяния и усталости, его угнетала мысль, что едва ли когда-нибудь его товарищи-рабочие поймут причины своих страданий. И не столь уж эти причины сложны и недоступны пониманию простого человека, чтобы разобраться в них, и не нужно обладать исключительными способностями; даже малый ребенок мог бы без особого труда определить и болезнь, и средство лечения. Но Оуэн все больше убеждался в том, что многие рабочие настолько не верят в себя, что целиком полагаются на тех, кто наживается за их счет и грабит их. Они не знают и не хотят знать причин нищеты, на которую в течение всей жизни обречены и они сами, и их дети. А когда им просто и неопровержимо объясняют эти причины и затем подсказывают совершенно очевидный выход, они не выражают радости, они остаются немы и злятся, что не могут ответить и доказать обратное.
Они остаются немы, ибо не верят в собственный разум, не давая себе труда своим умом разобраться между очевидными выводами из услышанного от товарищей-социалистов, и сказками, которыми кормят их хозяева и эксплуататоры. И им кажется, что безопаснее следовать за старыми поводырями, чем полагаться на собственное суждение, потому что с самого детства им вдалбливали мысль об их умственной и общественной неполноценности, и они настолько уверовали в справедливость этой доктрины, что часто говорят о себе и себе подобных жалкие слова − «куда уж нам!».
Они не знают причин своей нищеты, не хотят знать, не хотят слушать.
Им нужно только одно − чтобы их оставили в покое, чтобы они могли работать и следовать за теми, кто, пользуясь их простотой, крадет у них плоды их труда, за их испытанными вождями, которые, закормив их обещаниями, загнали в пучину отчаяния, где эти бедолаги добывают сокровища для своих хозяев и умирают с голода, когда тем невыгодно давать им работу. Это все равно, как если бы стадо глупых овец отдало себя под защиту стае голодных волков.
Несколько раз маленькая группка социалистов едва спасалась от гнева толпы, но им удалось все-таки распространить большую часть своих листовок. Как-то вечером Баррингтон и Оуэн оторвались от остальных, а вскоре потеряли в толчее друг друга.
Около девяти часов вечера Баррингтон оказался на митинге либералов, где выступал тот самый человек со шрамом на лбу. Толпа громко ему аплодировала, а Баррингтон вновь стал раздумывать, где же он видел этого человека. Как и в прошлый раз, в своей речи оратор не упомянул о социализме, ограничившись другими проблемами. Баррингтон внимательно рассматривал его, стараясь вспомнить, при каких обстоятельствах они встречались, и вдруг его осенило − это был один из социалистов, приехавших на велосипедах в их город в то воскресное утро в начале лета, человек, который потом приехал во второй раз с фургоном и которому попало камнем по голове, когда он пытался выступить, человек, которого чуть не убили защитники существующей системы. Это был он. Правда, тогда он был гладко выбрит, а сейчас у него были усы и борода, но Баррингтон видел, что это он.
Закончив свою речь, оратор сошел с трибуны и встал в ее тени, и, пока кто-то другой обращался к слушателям, Баррингтон направился к нему с намерением поговорить.
Вокруг происходило форменное столпотворение. Их трибуна находилась недалеко от Невольничьего рынка, около Фонтана, на перекрестке нескольких улиц. Митинговали здесь на каждом углу, на прозжей дороге, на тротуарах. Двое-трое ораторов выступали с маленьких кафедр, которые они носили с собой и устанавливали везде, где рассчитывали собрать аудиторию.
Случалось, этих бедняг − все они были платными ораторами − окружала враждебная толпа, нападала на них и избивала. Если они были защитниками тарифной реформы, их били либералы, и наоборот. Шайки хулиганов шеренгами разгуливали по улице, распевая: «Голосуйте, голосуйте, голосуйте за доброго старого Округленда» или «за старину Светера». Они горланили песни, завывали, ругались, размахивали палками, высматривая, кого бы задеть. Небольшими группками они располагались на тротуарах, засунув руки в карманы, подпирали стенки, прислонялись к закрытым дверям магазинов с выражением идиотского самозабвения на лицах, заунывно скандируя на мотив церковных песнопений:
Ста-рый доб-рый Све-тер!
Ста-рый доб-рый Све-тер!
Ста-рый доб-рый Све-тер!
Ста-рый доб-рый Све-тер!
Или на тот же мотив: «Старый добрый Округленд». Время от времени пение прекращалось и возникали потасовки, в которые нередко вступали и рабочие, доказывая преимущество Адама Светера или сэра Грабелла д’Округленда.
На многочисленных плакатах либералов и тори каждая строчка была обращена к рабочим и призывала их голосовать за одних и презреть других. Один из плакатов тори изображал пивную: перед стойкой с огромной кружкой в руке, с глиняной трубкой во рту и с грузом инструментов за спиной стоял жалкого вида дикарь − идеал современного англичанина, с точки зрения консерваторов. Подпись под плакатом удостоверяла, что это человек! Они хотели бы навязать такой идеал своим соотечественникам, хотя, общаясь в своем кругу, аристократы-тори проявляли меньше уважения к подобного рода людям, чем к животным, к лошадям, например, или к собакам.
Плакаты либералов не были столь откровенны. Более благопристойные и притом более изощренные и лицемерные, они рассчитаны были на то, чтобы обмануть и ввести в заблуждение избирателей поумнее.
Баррингтон обошел трибуну и увидел человека со шрамом, одиноко стоявшего в ее тени. Баррингтон протянул ему одну из социалистических листовок, тот взглянул на нее и сунул в карман, ничего не сказав.
− Извините меня, пожалуйста, за такой вопрос, но вы раньше были социалистом, не правда ли?
Даже в полутьме Баррингтон заметил, как вспыхнуло, а затем побледнело лицо этого человека, и безобразный шрам у него на лбу проступил еще отчетливее.
− Я и сейчас социалист; человек, который был социалистом, никогда не отступится от социализма.
− Но, выступая на этих митингах, вы сами опровергаете эту истину. По-видимому, ваши убеждения изменились с тех пор, как вы были здесь в последний раз.
− Повторяю: социалист никогда не изменит своим убеждениям. Однажды познав истину, они не отступаются. Социалист понимает причины нищеты и упадка, он знает, как с ними бороться, он видит единственный путь к спасению − устройство общества, именуемое социализмом, которое в конце концов будет принято, поскольку нет другого средства против вымирания рабочего класса, но, к сожалению, не всякий, кому выпало счастье постичь эту истину, готов пожертвовать собой ради ее победы. Когда я впервые познакомился с
