даже не слышал голос Калугина, который наверняка что-то говорил.
Нет, это был не сон… Это была маленькая смерть, но без летального исхода. Я очнулся от того, что у меня горят щёки. Я чуть приоткрыл глаза и увидел мечущиеся вокруг меня тени. Я постепенно возвращался…
Кто-то опять ударил меня по лицу — я уже вздохнул полной грудью и широко открыл глаза. Незнакомые лица смотрели на меня сверху, напоминая любопытных страусов. Кто-то сунул под нос ватку с нашатырём, и после этого моё сознание окончательно вернулось.
Я валялся на кожаном диване в холле гостиницы «Югра», а вокруг меня находились следующие персонажи: Андрей Калугин, Елена Мансурова, фельдшер Ольга Петровна, администратор Виктория, два охранника, какие-то случайные зеваки и Анна Лагодская. Все с облегчением выдохнули и кто-то даже улыбнулся, когда я открыл глаза и спросил с невозмутимым видом: «По какому поводу скорбим?»
— Ну слава Богу, старичок! — воскликнул Калугин. — А я грешным делом подумал, что ты отъехал насовсем.
— Не дождетесь, — сказал я, чуть шевельнув языком; говорить было всё ещё трудно: речь словно не поспевала за мыслью.
— Если шутит, значит жив, — заметила Лена.
Она присела на краешек дивана и ласково взяла меня за руку. Она смотрела на меня взором, каким смотрит мать на своё выздоравливающее дитя: ну вот, слава богу, всё позади, и ребёночек с удовольствием уплетает кашку, — это была чёрточка умиления, и в некотором смысле — даже восторга. Всё позади. Всё будет хорошо. Всё будет просто замечательно.
— Ты не представляешь, как я за тебя испугалась, — сказала она, — когда тебя за руки и за ноги… А потом положили на этот диван. Ты и сейчас белый как полотно, а в тот момент ты был синюшным, как утопленник. Честно говоря, Эдичка, я подумала, что Калугин отыскал тебя на берегу. У нас тут смерч прошёл — деревья повалил, электрические столбы, но обошлось без человеческих жертв, и вдруг на тебе — затаскивают моего мужа… У меня чуть матка не опустилась.
— Долго откачивали? — спросил я.
— Сразу вызвали Ольгу Петровну. Она там что-то вколола, а потом давай по щекам лупить.
Все начали потихоньку расходиться. Первой ушла фельдшер, прихватив за собой белый чемоданчик с красным крестом. Остался только Калугин и Мансурова.
— Я спрашиваю Ольгу Петровну, — продолжала она рассказ о моём чудесном воскрешении, — а можно я его тоже разочек шлёпну? Она отвечает: да ради бога, Елена Сергеевна, сколько вам будет угодно. Вот такие дела, Эдичка. Врач сказала, что у тебя — крайняя степень истощения. Водку пьёшь — ничего не жрёшь. Где-то сутками шляешься. Бабу что ли в Небуге завёл? Что ты делал на трассе… в состоянии полного отрешения?
— Бродил…
Она снисходительно улыбнулась и спросила предельно ласковым тоном:
— Как конь педальный?
Они переглянулись с Калугиным, и лицо её потемнело от злости. Усталые веки накрыли глаза. Не важно, что меня откачали, — панихида по-любому состоится. Я для неё уже давно умер.
— Ты как себя чувствуешь? — сухо спросила она. — Можешь сам идти?
Я героически попытался встать, но меня качнуло так, словно теплоход «Югра» напоролся на мель; при этом в глазах потемнело, ноги подкосились, и если бы Андрюха не подставил бы крепкое плечо, то я распластался бы на лощённом мраморном полу как лягушка.
— Андрей, помоги ему подняться на этаж, — попросила Мансурова, — а я закажу ему ужин в номер.
Он свистнул охранникам — меня лихо подхватили под локотки и потащили к лифту. Мои ноги волочились за мной как верёвочные. Я никогда не чувствовал себя таким слабым.
— Не верьте, пацаны, — шутил я, — просто дурака валяю… Любому поэту хочется, чтобы народ его на руках носил.
После плотного ужина я вырубился и проспал почти сутки. Сперва была полная темнота и тишина… Долго… А потом я почувствовал, как свет пробивается сквозь мои веки… Он становился всё ярче и ярче, и я подумал, что встаёт солнце и ночь закончилась… Но когда я открыл глаза, то увидел иной Мир…
Я не помню снов, которые мне когда-либо снились, но я совершенно отчётливо запомнил тот Мир, в котором я оказался как зачарованный странник по причинам мне неизвестным. Кто меня туда отправил? С какой целью? Я не знаю до сих пор… Но я могу сказать с полной уверенностью, что это был не сон и что я не был в этом Мире случайным гостем — я был его неотъемлемой частью, словно вернулся домой после долгих скитаний, и все люди, которые там встречались, приветствовали меня как старого знакомого и улыбались мне. Безусловно, это был мой Мир, но это была другая реальность и даже больше, чем реальность, — по всей видимости, это была Вечность.
С тех пор прошло двадцать лет, но я помню совершенно отчётливо — в деталях, в красках, в полном объёме — своё пребывание в том Мире. Так подробно я не помню даже вчерашний день. Сверхспособность моей памяти проявилась только в одном случае — во всех остальных она сохраняла лишь гипотетический след, то есть примерные очертания объектов. Я не могу даже вспомнить лицо моей матери, но я «вижу» лица иных таким образом, словно они отпечатались на полароидных снимках.
Я находился там довольно долго. Хотя опять же не могу сказать, насколько долго и насколько приемлемы такие понятия для того Мира. Там время не бежит, не тянется, не напрягает, не заставляет ждать. Там время не линейно, а дифференциально, поэтому оно не разрушительно для восприятия человека, поскольку является всего лишь аргументом Вечности.
Что касается света, там нет прямых его источников — солнца или естественного спутника. Источником света в той или иной степени является всё, даже существа, которые там обитают. Особенно светятся очень высокие гуманоиды, лишённые гендерной принадлежности. Некоторые из них имеют на голове светящийся нимб, и даже их белые одежды светятся изнутри.
Все остальные представители того Мира имеют антропоморфный вид, то есть это обыкновенные мужчины и женщины, с тем лишь отличием от нас, что все они прекрасны. Там нет уродливых людей, и там не встретишь глаз, из которых выползают гадюки. Там — у всех замечательное чувство юмора и отовсюду слышится смех. Там
