но доктор посмотрел на нее очень твердо и осторожно положил руку Ральфа. Сиделка тоже жестко взглянула на Изабеллу, но никто не произнес ни слова.
Изабелла увидела то, что ожидала. Ральф никогда в жизни не выглядел таким прекрасным. Лицо его стало удивительно похоже на лицо отца, который несколько лет назад лежал на этой же самой подушке. Изабелла подошла к миссис Тачетт, обняла ее, и тетушка, никогда не требовавшая и сама не выражавшая сочувствия, вдруг поддалась моменту. Она встала и приняла соболезнования племянницы – не проронив при этом ни одной слезы. Ее заострившееся смертельно бледное лицо было страшным.
– Бедная тетя Лидия, – пробормотала Изабелла.
– Ступай и поблагодари Бога, что у тебя нет детей, – сказала миссис Тачетт, высвобождаясь из ее объятий.
Три дня спустя немалое количество людей нашло время, чтобы в пик лондонского «сезона» приехать утренним поездом на тихую железнодорожную станцию Беркшир и провести полчаса в небольшой серой церкви, бывшей неподалеку. Возле нее миссис Тачетт и решила похоронить сына. Она стояла у краямогилы, а Изабелла была рядом с ней, и, казалось, даже могильщик не относился к церемонии более деловито, чем миссис Тачетт. Все шло торжественно, но атмосфера была не тягостной – какая-то доброта была словно разлита в воздухе. Погода вдруг наладилась – этот день, один из последних в переменчивом мае, выдался теплым и безветренным. Конечно, грустно было думать о бедном Тачетте, но эта грусть не была мучительной – его-то мучения закончились. Он умирал очень долго и был готов к этому. В глазах Изабеллы блестели слезы, но это были не ослепляющие слезы. Сквозь них она видела красоту дня, расцветающую природу, милый дворик старой английской церкви и склоненные головы друзей.
И лорд Уорбартон был здесь, и группа неизвестных Изабелле джентльменов, некоторые из коих, как она впоследствии узнала, имели отношение к банку. Трое были ей хорошо известны. Прежде всего – мисс Стэкпол с верным мистером Бентлингом. Возвышаясь над всеми остальными, стоял Каспар Гудвуд. Изабелла то и дело чувствовала на себе его взгляд. Он смотрел на нее как-то упорнее, чем обычно позволял себе при посторонних, в то время как все остальные не отрывали глаз от кладбищенской земли, зеленевшей свежей травой. Но она ни разу не подала вида, что заметила его взгляды. Изабелла была несколько удивлена, что Каспар до сих пор в Англии – ей казалось само собой разумеющимся, что, проводив Ральфа до Гарденкорта, он отправился домой, ведь Англия не слишком пришлась ему по вкусу. Однако он был здесь, и что-то в его внешнем облике говорило о том, что у него были довольно непростые намерения. Изабелла избегала его взгляда, хотя в его глазах, несомненно, было сочувствие, – ей было при нем неловко. Когда небольшая группа людей рассеялась, исчез и он. К миссис Тачетт подошло несколько человек – а к Изабелле только Генриетта. Она плакала.
Ральф сообщил кузине о своей надежде, что она останется в Гарденкорте, и она не стала сразу уезжать, сказав себе, что из чувства сострадания она должна побыть некоторое время с тетей. Она была рада, что нашла предлог, – в противном случае надо было ехать. Ее миссия была выполнена. С тем, ради чего она покинула мужа, было покончено. Ее муж в чужой стране считал часы ее отсутствия, для которого требовались веские основания. Озмонд не был лучшим из мужей, но это ничего не меняло. Семейная жизнь накладывает определенные обязательства, независимо от того, радуют они вас или нет. Изабелла старалась думать о муже как можно меньше, но сейчас, находясь вдали от него, за пределами действия его чар, вспоминала о Риме с душевной дрожью и пыталась спастись в густой тени Гарденкорта. Она так и жила – день за днем, оттягивая отъезд, закрывая глаза, стараясь не думать. Она знала, что пора решать, но ничего не решала. Ее отъезд ведь сам по себе не был решением – она просто сочла необходимым проводить Ральфа в последний путь. Озмонд не давал о себе знать и, очевидно, не собирался этого делать, возложив всю ответственность на жену. От Пэнси тоже не было вестей. Но здесь все было просто – отец запретил ей писать.
Миссис Тачетт с удовольствием разделяла компанию с Изабеллой, но помощи от нее ждать было нечего. Казалось, она погрузилась в раздумья – без энтузиазма, но с абсолютной ясностью попыталась осознать новые обстоятельства своей жизни. Она не была оптимисткой, но даже из мучительных событий пыталась извлечь какую-то пользу. В данном случае она утешила себя мыслью, что, в конце концов, это несчастье случилось не с ней самой. Смерть была неприятной вещью, но все же это была смерть не ее собственная. Миссис Тачетт никогда не льстила себе надеждой, что ее смерть окажется неприятной еще кому-то, кроме нее самой. Ей было лучше, чем бедняге Ральфу, который оставил позади все жизненные удобства и все гарантии; самым неприятным в смерти, по мнению миссис Тачетт, было то, что тогда уже некому будет позаботиться о твоих интересах. А пока она находилась на своем месте, и это было прекрасно.
Миссис Тачетт в точности изложила Изабелле – вечером после похорон сына – несколько последних распоряжений Ральфа. Он все ей доложил и все обсудил с ней. Ральф не оставил ей денег – они ей просто были не нужны. Он оставил ей обстановку Гарденкорта за исключением картин и книг и право пользоваться домом в течение года. Затем его следовало продать, а деньги, вырученные от продажи, нужно было перевести на счет больницы для неимущих, страдающих той же болезнью, что и он сам. Душеприказчиком по этой части завещания был назначен лорд Уорбартон. Остальная часть состояния Ральфа изымалась из банка и по частям переходила в наследство родственникам. Определенная сумма отправлялась кузинам в Вермонте, в отношении которых его отец уже проявил щедрость. Оставалось также еще несколько мелких сумм.
– Некоторые пункты его завещания выглядят совершенно нелепыми, – сказала миссис Тачетт. – Ральф оставил значительные суммы некоторым людям, о которых я ни разу не слышала. Он дал мне список, и я поинтересовалась, кто здесь есть кто. Сын ответил, что это люди, которые в разные времена отнеслись к нему хорошо. Очевидно, он считал, что ты относилась к нему неважно и потому не оставил тебе ни пенни. По его мнению, в отношении тебя достаточную милость проявил его отец, с чем я не могу не согласиться. Впрочем, я не слышала, чтобы он по этому поводу когда-то выражал недовольство. Картины
