«Скорее всего, он увидел меня на выходе. В противном случае он бы вообще ничего не сказал. Смотри-ка, такие люди никогда не теряют бдительности, даже в пьяном угаре. Вот ведь мерзавец!» — подумал я и саркастически усмехнулся.
Бурега поймал мою улыбку и спросил с довольным видом:
— Ну что, вопросов больше нет?
— Он тебе по телефону позвонил?
— Конечно. По земле он бы не успел.
— Вот же хмырь болотный! — возмутился я и начал громко хохотать. — Я ему сегодня бутылку водки споил, вчера опохмелял, а он мне такую свинью подложил. Как после этого людям верить?!
— О чём ты говоришь, Эдуард? — Бурега щерился всеми своими железными зубами. — Я его каждый день опохмеляю… уже вторую неделю.
— Ну тогда он правильно выставляет приоритеты, — согласился я.
Мы еще немного посмеялись, и я собрался домой.
— Ладно! — весело воскликнул я. — Будем прощаться.
Натянутые сухожилия, одеревеневшие мышцы, дрожащие синапсы — попустило, и по всему телу побежала тёплая волна, наполняющая меня жизненной энергией. Мне стало легко и спокойно. В тот момент я опять вспомнил своего тренера по боксу. «Самое страшное — это недооценить противника, опираясь лишь на его антропологические данные и внешность, — любил повторять он. — Ребятушки, не пытайтесь в бою одержать быструю и красивую победу, а попробуйте хотя бы не проиграть. Главное — это защита и уважение к своему противнику».
Хороший он был мужик — Сулейманов Рашид Александрович. Он был очень терпим к людям — эдакий мудрый зен-буддист. Он никогда и никому не сказал грубого слова и, по-моему, даже ни разу не дрался на улице, но его сгубила банальная водка. Вот так — на всякого мудреца довольно простоты.
Последний раз я видел его живым в давке у винного магазина где-то в 1989 году. Он был, как всегда, аккуратно подстрижен, тщательно выбрит, неплохо одет (поражали идеальные стрелки на его брюках), но при этом у него были фиолетовые круги под глазами и багровый цвет лица. А потом были похороны, и он лежал в гробу, совершенно неузнаваемый, маленький, жёлтый, как мумия.
В тот момент, когда я выяснял отношения с Бурегой, фантом бывшего тренера как будто стоял у меня за спиной и пытался сделать всё возможное и невозможное, чтобы предотвратить кровопролитие. Он словно нашёптывал мне оттуда: «Остановись. Не вздумай. Этот человек гораздо сильнее… Он уделает тебя как пароход баржу».
— Ну хорошо, Александр, — молвил я уставшим голосом, как будто выдохнул последнюю злость, — ты убедил меня в том, что я был неправ… И даже убедил меня в том, что я был неправ задолго до встречи с тобой… Куролесил, отжигал, к людям относился с презрением, считал себя исключительным.
— Так ты чё, пришёл, чтобы от меня это услышать? — с иронией спросил Бурега.
— Нет. Я пришёл, чтобы убить… но я услышал тебя, — ответил я с серьёзным видом. — Если бы люди слушали друг друга, а не говорили бы на разных языках, то в мире вообще не было бы войн. Всегда можно договориться. Нам ведь для этого дана речь.
От этих слов у Саши слегка вытянулось лицо, и он одобрительно покачал головой.
— Согласен… А ты откуда, братишка?
— С Нижнего Тагила, — ответил я.
— Да ладно! — воскликнул он с таким восторгом, как будто вновь обрёл своего брата, потерянного ещё в далёком детстве. — У меня дружок чалится на строгом, а письма от него приходят со штемпелем «Нижний Тагил, ИК — 12». Знаешь такую зону?
— Ну, а как не знать? — сухо ответил я. — Это же главная достопримечательность нашего города. В России, наверно, каждый пятый посещал этот памятник криминальной субкультуры. Я даже не удивляюсь, когда меня за это спрашивают люди с Кубани.
Он подошёл очень близко и внимательно посмотрел в глаза, словно пытаясь прочитать мои мысли. Я ответил ему прямым немигающим взором, и он протянул мне ладонь, — она была твёрдой, как автомобильная покрышка, мозолистой, с грубыми крючковатыми пальцами. Рукопожатие его было по-настоящему мужественным, если учитывать, что в мою руку чаще кладут какую-то «дохлую мышь» и даже в глаза при этом не смотрят. У него была железная клешня — чуть пальцы мне не сломал. Когда я почувствовал неимоверную силу этого человека, то усомнился в победном исходе возможной драки. Вынимая ладонь из этих шероховатых «тисков» и слегка скривившись от боли, я подумал: «Такого бычка даже двадцатью ножевыми не завалишь. Его — только кувалдой по голове».
— Ты, Эдуард, зла не держи, — промямлил Бурега, пытаясь сложить губки в самую простодушную улыбку, но этот фокус у него получился не очень убедительно, поскольку улыбка в большей степени напоминала волчий оскал. — Гадом буду, если мы хотели причинить тебе зло. Просто хотели попугать немножко, чтобы вернуть тебя на рельсы. Понимаю, это была неудачная шутка. Ну что с нас взять? Бычье комолое. С малолеток по зонам. Прости ты нас, дураков. — И он очень мягонько похлопал меня по плечу.
— Я понимаю, Саша… А можно тебя ещё спросить?
— Ох, неугомонный ты, Эдуард! — воскликнул он и даже махнул рукой. — Ну спрашивай!
— А что у тебя там? — Я чуть дотронулся до его правого кармана, почувствовав под тонкой плащёвкой металлический предмет.
— А это так… страховка… на всякий случай, — ответил он, слегка смутившись.
— Ствол?
— Вопрос неделикатный.
— Ну, ладно, поехал я.
— В «Югру»?
— Ага.
— Тачку будешь ловить?
— Ну а как ещё? Трамваи уже не ходят.
— Гроши нужны?
— Обижаешь, Саня.
— Ну давай, Эдька! Удачи!
— И тебе.
Мы еще раз обменялись рукопожатием, и я побрёл от него прочь. Под ногами хлюпала грязь, и снова пошёл дождь, поливая моё лицо тугими холодными струями. Я бежал прочь от этого места, от дьявольского искушения вернуться, от всех призраков прошлого, а из самого пекла моей неистовой души вопили бесы: «Вернись!!! Придумай что-нибудь!!! Обмани!!! Убей этого хитрого волка!!! Как легко, как дёшево он тебя развёл!!! Слабак!!! Трус!!! Говна кусок!!! Алкаш конченный!!! Вернись, падла!!!» — но я только улыбался в ответ и бежал всё быстрее и быстрее… Как можно быстрее хотел выбраться
