«Что у него там? — подумал я. — Перо? Ствол? Ну ни пачка же сигарет».
— Как ты меня вычислил? — спросил я, делая маленький шажок ему навстречу.
В тот момент я ещё планировал вероломное нападение, а начинал я всегда одинаково: короткий хук слева в челюсть и сразу же двойной удар правой, как отбойником, потом неожиданная подсечка, если ещё не упал, а всё остальное — уже в партере, когда превращаешь лицо противника локтями и кулаками в отбивную. Мне нужно было всего лишь подобраться к нему поближе, но он просчитал мои намеренья и в течение всего разговора держал дистанцию, не подпуская меня ближе, чем на два метра.
— Ты знаешь, — насмешливо прошелестел он сквозь тонкие губы, — трудно не заметить такую двухметровую оглоблю у себя во дворе. Тем более ты постоянно пялился в мои окна. Когда ты просидел несколько часов, я понял, что ты отсюда уже не уйдешь. Я почувствовал твою заводку, и мне стало тебя жалко… Я-то в тепле чифирок гоняю, а ты маешься как бездомная собака. Мне гасится причин нет, и бегать от тебя я не собираюсь. Говори, что хотел.
— А ты, Санёк, круглый день у окна сидишь, чифирь гоняешь? — спросил я, лукаво улыбнувшись. — У тебя что, телевизора нет?
— Не люблю телевизор, братэлла, — ответил он и тоже осклабился, обнажив свою щербатую пасть с заклёпками железных зубов. — Там одно фуфло толкают. Я книжки люблю. Вот уже в который раз перечитываю «Капитал» Карла Маркса. Картинки пропускаю, а пролетарскую суть улавливаю.
— Издеваешься?
— Нет, — на полном серьёзе ответил он. — Чехова люблю… Достоевского… Толстого… Гоголя просто обожаю… Все его произведения знаю наизусть.
— Неожиданные откровения, — заметил я.
— Так ты зачем меня искал? — ласково спросил он, при этом лицо его стало ровным и гладким, как могильная плита.
Мне показалось, что этот вопрос был для него риторическим, — я не знал, что ему ответить, и к тому же совершенно растерялся.
В тот момент, наверно, нужно было развернуться и уйти. Продолжать разговор было бессмысленно: всё было и так ясно. Ко всему прочему, моя энергия совершенно иссякла за пару минут общения с этим монстром, и я из последних сил держался на ногах. Мне очень захотелось домой, к маме. Мне очень захотелось на тёплый толчок с рулоном мягкой туалетной бумаги. Мне очень захотелось кушать — аж холодный пот проступил между лопаток. Меня всего трясло, и он не мог этого не видеть. А ещё мне очень захотелось жить, и я окончательно осознал всю опрометчивость своего поступка. Морально и физически я был не готов к тому, что задумал.
— Чё ты молчишь?
Я не знал, что ответить Сашке, и начал мямлить какую-то хрень:
— Я просто хотел с тобой поговорить… Просто хотел понять, что случилось на трассе… За что вы меня так? Я же вам ничего плохого не сделал…
Короче, разговор пошёл не в то русло: вместо лихой предъявы — ненужный разбор полётов.
— Ладно, — сказал он решительно и повёл плечами, словно разминая шею перед дракой, — я объясню тебе, что случилось на трассе. Никто не собирался тебя убивать. Просто мы хотели дать тебе урок, потому что ты вёл себя очень нагло, развязано. Сел в тачку такой борзый фраер, а у самого в кармане не гроша. Я ведь тоже, на секундочку, не какой-то там халдей, чтобы меня просто так тыкать… Слышь, денег нет — вези бесплатно, закурить дай, музла навали. Это что за обращение?
— Ну согласен, что перебрал в тот день, — начал я оправдываться, — выпал из реальности… Но зачем так-то? К чему такие жестокие шутки? Я же не Буратино, могли бы и на словах объяснить. А после таких уроков на всю жизнь останешься заикой. Мягче надо с людьми, мягче.
— Нет, братан, человек — это такая тварь, которая понимает только насилие. На словах ты бы уже через пятнадцать минут всё забыл, а так ты на всю жизнь запомнишь. Пойми, братан, с людьми нужно разговаривать уважительно, со всеми без исключения, а ты во мне лоха увидел и разговаривал со мной, как с лохом. Обидно, знаешь ли.
— Слушай, Бурега, — начал я потихоньку заводиться, — не убивать же человека за то, что он попал в непонятку! Вы меня зачем пытались завалить? Просто так, от скуки? Дело было вечером — делать было нечего. Попугать хотели, говоришь? А ломик в спину кинули? Мне это тоже расценивать как подарок? Спасибо! Он у меня в номере стоит. Может, вернуть?
— Послушай сам, — молвил он со змеиным шипением; казалось, его терпение заканчивается. — Мы вату не катаем, и ты не с лохами дело имеешь. Хотели бы убить — убили бы. Даже не сомневайся. Просто цели такой не было. Ты пьяный был, на ногах еле держался. Ты думаешь, мы тебя просто так отпустили бы?
Он замолчал, и я тоже не знал, что сказать: в принципе он был прав. Мы молча смотрели друг другу в глаза, и было уже понятно, что ничего не произойдёт. Сашка расслабился и вытащил правую руку из кармана. «Если через минуту всё это не закончится, я просто упаду в обморок», — подумал я, сглатывая горькую жирную слюну. В течение этого разговора выделилось столько адреналина, что он буквально разъедал меня изнутри, как соляная кислота.
— Ещё один вопрос — и я уйду, — попросил я.
— Валяй.
— Калугин имеет к этому отношение?
— А это кто? — спросил он даже без секундной задержки; лицо его осталось совершенно невозмутимым.
Я тихонько засмеялся, скромно потупив глаза, и всем своим видом демонстрировал недоверие.
— Ну хорошо, а откуда ты знаешь моё имя?
Он криво ухмыльнулся, и, перед тем как ответить, о чём-то долго размышлял, а потом произнёс фразу, которая меня удивила:
— Из того же источника, из которого ты узнал моё.
— Что?
Я задумался, совершенно не понимая, о ком идёт речь, но уже через несколько секунд в моей голове сложился пасьянс: Марго я сразу же отмёл как вариант, и тогда остался Петрович. Но как он меня вычислил? И тут меня окончательно прорубило: он увидел меня из кухонного окна со всеми вытекающими отсюда последствиями.
