«Тогда собравшеся мнозии князи и бояре, начата просити митрополита Зосима, чтобы печаловался со властьми о князе Андрее, и митрополит ниединова проси, тоже князи сроднии. Князь же великий отрече, молвя: „Жаль ми добре брата моего и не хосчу изгубити его, а на себе порока положити, а свободити не могу про то, что ниединою зло на мя замышлял и братию свободил, а потом каялся. И ныне паки начал зло замышляти и люди моя к себе притягати. Да то бы и ничто, а когда я умру, то ему доставати великое княжение. А внук мой, кому великим князем быти, и он, коли собою того не достанет, то смутит дети моя, и будут воеватися межи собою, и татара, пришед, видя в нестроении, будут землю Рускую губить, жечи, и пленить, и дань возложат паки, и кровь христианская будет литися, яко бе прежде. А что аз толико потрудися, и то будет все ни во что, и вы будите раби татаром“. Сие слышавше, вси умолкоша, не смеюсче что ресчи» (50, 79).
«Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность. Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность» (117, 95). Эти слова Макиавелли — словно пояснение к некоторым деяниям «государя всея Руси».
Арестовав Андрея Углицкого и его сыновей, Иван III нарушил клятвы, но в итоге устранил потенциального мятежника. Возможно, его подтолкнуло к действию не только открытое неповиновение брата в вопросе о войне с татарами, но и династическая ситуация, сильно усложнившаяся после смерти наследника престола — Ивана Ивановича Молодого 7 марта 1490 года. Теперь в случае внезапной кончины самого Ивана III на престол могли претендовать сын Ивана Молодого Дмитрий (родился 10 октября 1483 года) и старший сын Ивана III от Софьи — Василий (родился 25 марта 1479 года). Первому из них в момент ареста Андрея Углицкого (20 сентября 1491 года) не исполнилось и восьми лет, второму было полных двенадцать. В этой ситуации Андрей Большой мог сыграть на противоречиях обоих семейств и хитростью (либо просто силой) захватить верховную власть. Московское боярство, судя по всему, неплохо относилось к Андрею и могло поддержать его выступление.
Помимо этого, с арестом Андрея Иван III взял под свой контроль боевые силы обширного углицко-можайского удела. В условиях, когда война с Литвой вступала в решающую стадию и москвичи готовились начать наступление на Вязьму (а может быть, и далее, на Дорогобуж и Смоленск), это обстоятельство приобретало важнейшее значение.
Наконец, Ивану нужны были и сами земли, которыми на правах удельного князя владел Андрей Углицкий. Они могли быть использованы для раздачи в поместья великокняжеским слугам. Примечательно, что едва за Андреем захлопнулась дверь темницы, как в его владения были посланы московские порученцы. «А на Углеч и в Можаеск послал великий князь своих наместников, тогда бо бысть Можаеск за князем Андреем» (20, 231). Это распоряжение вновь приоткрывает для нас важнейшее направление внутренней политики Ивана III — борьбу за ликвидацию удельной системы.
Уделы являлись характерной чертой внутреннего устройства русских княжеств в период феодальной раздробленности. Они содействовали собиранию власти в руках правящей династии. Уделы «не были „территориальными княжествами“ в собственном смысле слова. Они не противостояли домену (собственно великокняжеским владениям. — Н. Б.) ни как независимые государственные образования, ни как этнически чуждые единицы. Хотя система уделов и обуславливалась в конечном счете экономической раздробленностью страны, уделы не являлись территориями с принципиально разными уровнями экономического развития.
Существование системы уделов на Руси способствовало развитию феодализма вглубь и вширь. Оно стимулировало выработку норм вассалитета-сюзеренитета, договорного феодального права в целом. Вместе с тем система таила в себе определенный консерватизм, тенденцию сохранения феодальной раздробленности. Особенно опасной для центральной власти была тенденция превращения уделов в „территориальные княжества“. Стремление удельных князей к созданию наследственных уделов, переходящих от отца к сыну (первым образцом такого удела было Серпуховско-Боровское княжество), вызвало борьбу великих князей с принципом наследования уделов» (95, 49).
(В отношении Серпуховско-Боровского княжества эта борьба выглядела достаточно просто. Улучив подходящий момент, Василий Темный в 1456 году на всю оставшуюся жизнь упрятал в темницу князя Василия Ярославича Серпуховского, в руках которого были сосредоточены тогда все части семейного удела. За ним последовали в заточение и его малолетние дети. Единственный взрослый сын удельного князя бежал в Литву, где и окончил свои дни изгнанником. Удел был включен в состав великокняжеских владений.)
В Московском княжестве уделы известны со времен Ивана Калиты. «Пока уделы в составе Московского княжества в целом отвечали задаче сплочения московских князей в борьбе против самостоятельных государственных образований типа Новгорода, Твери или Рязани, система уделов сохранялась. Однако в период после присоединения этих образований к Москве уделы стали главным фактором децентрализации власти московских государей. Великие князья уже в XV, а особенно в XVI в. стремились не выполнять в полном объеме распоряжения духовных о распределении земель в уделы. Часто самые младшие князья оставались на практике без уделов» (95, 49).
Ради захвата серпуховского удела Василий Темный пошел на неправедную расправу со своим шурином и его семейством. (Можно только догадываться, сколько слез пролила по этому поводу сестра приговоренного и жена палача — княгиня Мария Ярославна.) Следуя примеру отца, Иван III в 1491 году таким же сокрушительным и коварным ударом уничтожил разом весь углицко-можайский удел. Владения Андрея Большого присоединились к далеко раскинувшейся «вотчине» «государя всея Руси», в которой несколькими годами ранее растворились уделы Юрия Дмитровского и Андрея Вологодского.
В конце жизни Иван III своим завещанием вновь воссоздаст удельную систему. Однако новые уделы его сыновей будут уже несравненно меньше прежних. Да и сам объем власти удельных князей Иван сведет почти к нулю…
Расправа с Андреем Большим грозной тучей пронеслась над головой другого брата, в прошлом также мятежника — Бориса Волоцкого. Он остался на свободе и на уделе, очевидно, лишь благодаря собственной ограниченности. «Брата же своего князя Бориса Василиевичя Волотцскаго и детей его неухыщреннаго их ради нрава не вреди ничим же» (20, 231). Но и простаку Борису оставалось жить на белом свете всего лишь три года. Умер он у себя на Волоке, в своей постели, 26 мая 1494 года, немного не дожив до сорока пяти лет. Смерть последнего из четырех удельных братьев, сыновей Василия Темного, стала знаменательным событием. Многие с сочувствием вспоминали тогда об их печальных судьбах и ранних смертях. «Дуну бо внезапу завистным ветром и погаси четверосветлый и чюдный он светилник весь до конца, и тмы и дыма и горести исполни всю Росию», — писал по поводу кончины последнего из младших Васильевичей преподобный Иосиф Волоцкий (39, 155). С кончиной Бориса стареющий Иван III остался в каком-то зловещем одиночестве.
