отказывался одолжить шесть пенсов или шиллинг, а то и поставить стаканчик, а о том, во сколько ему обходились социалистические брошюры и листовки, которые он раздавал направо и налево, и говорить нечего. Жил он в Уиндли, но питался обычно в маленьком кафе в городе и то и дело приглашал одного или двух из своих старых товарищей пообедать с ним вместе. Когда же кто-нибудь из них приглашал его к себе вечером на чашку чая или просто зайти поболтать, Баррингтон в этих случаях, если в доме были дети, по дороге заглядывал в лавку и покупал для детей кулек печенья или фрукты.
По поводу его благополучия высказывалось множество предположений. Некоторые утверждали, что он − знатный джентльмен, другие настаивали на том, что у него есть богатые родственники, которые стыдятся его принадлежности к социалистам и каждую неделю снабжают деньгами, только бы он держался подальше и не раскрывал своего подлинного имени. Кое-кто из либеральной партии говорил, что ему платят консерваторы, алчущие расколоть Прогрессивную либеральную партию. Как раз в эти месяцы в городе произошло несколько ограблений и ворам удалось скрыться вместе с добычей. Это породило смутные слухи о том, что Баррингтон и есть преступник, и деньги, которые он с такой легкостью тратит, добыты нечестным путем.
В середине октября произошло событие, от которого весь город пришел в состояние невероятного возбуждения, и такие несущественные обстоятельства, как безработица и голод, отошли на задний план.
Сэра Грабелла д’Округленда выдвинули на еще более высокий пост, чем до сих пор, и вместе с этим выдвижением, что, конечно, совершенно справедливо, повысили жалованье. Теперь ему причиталось семь тысяч пятьсот фунтов в год или сто пятьдесят фунтов в неделю, и, конечно, ему надлежало выйти в отставку и добиваться переизбрания.
Тори в рваных штанах − рабочие с пустыми желудками, слонявшиеся без работы по улицам, − говорили друг другу, что это выдвижение их члена парламента − большая честь для Магсборо. Они без конца хвастались этим и вышагивали гордо, насколько им позволяли это их драные башмаки.
Они наклеивали на свои окна плакаты с портретом сэра Грабелла и прикалывали синие и желтые ленты − цвета сэра Грабелла − своим голодным детям.
Либералы были в ярости. Они заявляли, что выборы обрушились на них неожиданно и они оказались в невыгодном положении − не подготовили своего кандидата.
Они плевать хотели на повышение жалованья сэру Грабеллу, их возмущало, что они все проворонили. Где справедливость? Пока они, ведущие деятели либеральной партии, как принято, стороной высокомерно обходили избирателей, сэр Грабелл д’Округленд в течение нескольких месяцев активно с ними заигрывал, исподволь готовясь к соревнованию. Фактически он уже полгода вел предвыборную кампанию! За прошедшую зиму он в нескольких футбольных матчах сделал первый почетный удар по мячу, неизменно помогал местным командам. Он вступил в клубы «Буйволы» и «Друид», был избран президентом мальчишеского общества «Череп и кости», и, хотя сам он не был трезвенником, его отношения с Обществом трезвости были настолько хороши, что он несколько раз председательствовал на его собраниях, не говоря уже о посещении вечеров с чаем в пользу бедных школьников, словом, не гнушался ничем. Короче говоря, все последнее время он был активным политическим деятелем консервативной партии, а бедные либералы ничего и не подозревали, пока на них не обрушились выборы.
Срочно было созвано собрание Трехсот − руководства либеральной партии − и послана делегация в Лондон с заданием найти кандидата, но так как до дня выборов оставалась всего неделя, миссия не увенчалась успехом. Тогда созвали еще одно собрание, на котором председательствовал мистер Адам Светер и присутствовали Раштон и Дидлум.
Глубокое уныние было написано на лицах собравшихся, когда они слушали отчет делегатов. Наступившее затем угрюмое молчание неожиданно нарушил мистер Раштон, сказавший, что ему представляется ошибкой обычай искать кандидата за пределами своего собственного избирательного округа. Как ни странно, поговорка «нет пророка в своем отечестве» властвует и над ними. Они потратили драгоценное время в напрасных поисках и не заметили, что среди них есть джентльмен − житель их же города, который, по его убеждению, имеет гораздо больше шансов победить, чем любой человек со стороны. Он уверен, что Адам Светер будет идеальным кандидатом от либеральной партии и что им остается только уговорить этого джентльмена выставить свою кандидатуру на выборах.
По ходу речи мистера Раштона подавленное настроение Трехсот заметно поднималось и, когда было названо имя Светера, все начали хлопать в ладоши и стучать ногами. Вопль: «Старина Светер!» − огласил зал.
Шум смолк так же внезапно, как и вспыхнул, когда встал Светер. Он поблагодарил всех за оказанную честь. У них нет времени на разговоры и праздные комплименты; чтобы не позволить врагу одержать легкую победу, он согласен с их предложением выставить свою кандидатуру.
Собрание Трехсот восторженным криком встретило заявление Светера. За стенами зала большая толпа рабочих − приверженцев либеральной партии, многие из которых были в рваных ботинках и одежде с чужого плеча, ожидали вестей о результатах поездки делегации в Лондон, и, как только Светер согласился баллотироваться, Дидлум подскочил к окну, распахнул его и прокричал добрую весть толпе, присоединившейся к приветствиям. В ответ на требование толпы произнести речь тучный Светер с трудом дотащился до окна и сказал несколько слов, напомнив, что в их распоряжении очень мало времени, и призвав их не жалеть сил во имя победы Великого старого знамени.
В такие моменты эти люди забывали о безработице и голоде, они страстно откликались на зов Великого старого знамени. Их приверженность этому знамени была так велика, что, пока они могли нести его к победе, они согласны были терпеть нищету, голод, ходить в отрепьях. Самое главное − одержать верх над ненавистными «врагами» − их соотечественниками тори − и пронести Великое старое знамя к победе. Тот факт, что в прошлом они не раз приносили его к победе, ничего не получая в награду, ничуть не умеряло их пыла. Наши филантропы довольствовались тем, что плоды победы всегда делят между собой их хозяева.
Когда Светер кончил свою краткую речь, филантропы издали тройной торжествующий клич, и кто-то из толпы выкрикнул: «Какой будет цвет?» После торопливой консультации с Раштоном, который, как хозяин отделочной мастерской, считался в этом деле специалистом, решено было избрать зеленый цвет. Об этом тоже сообщили толпе, которая вновь разразилась восторженными криками. Срочно сбегали в магазин Светера, купили там несколько ярдов дешевой зеленой ленты, разрезали ее на маленькие кусочки, продели их в петлицы и, украсив себя таким
