— Но… как же?.. — опешил мой несостоявшийся любовник. — Как же мы можем быть вместе иначе? Я не хочу постоянно воровать тебя… Краденое счастье — оно… ненастоящее. Тусклое и горькое. А мне хочется иного — яркого и горячего, как солнце. Я хочу, чтобы ты была моей. Только моей!
Я чувствовала себя полной дурой. Мысли наконец-то стали приобретать более или менее законченные формы. Слезы текли безостановочно.
— Прости, прости, — заговорила я, безуспешно пытаясь проглотить горячий и горький комок, застрявший в горле. — Я дура, я полная дура… Ведь я думала… я думала так же, как ты говоришь… Но и боялась так думать… Мне страшно, Матвей!.. Вот так… все ломать…
— Но ты же хочешь быть со мной?.. — отпрянул любимый.
— Конечно, хочу… конечно, хочу… конечно, хочу!.. — залепетала я, протянув к нему руки. Он взял мои ладони, поднес к губам, поцеловал, едва касаясь, каждую.
— Тогда нам все равно придется это сделать.
— Да… придется… — склонила я голову, уже отчетливо понимая, что Матвей абсолютно прав.
— И мы… сделаем это?..
— Да.
— Но тянуть нельзя. Мы должны все решить до моего отъезда. Ты ведь… поедешь со мной?
Я снова вздрогнула.
— Я тебя зову.
— Ни о чем больше не думай!.. Все потом. Мелочи. Трудностей нам хватит, и бытовых, и прочих. Самое главное — чтобы ты хотела быть со мной.
— Я хочу.
— Тогда все в порядке! Не бойся больше ничего. — Любимый привлек меня к себе, обнял, стал осторожно снимать губами слезинки с моих щек. Внутри меня словно что-то лопнуло, отпустило, и я почувствовала, что до безумия хочу этого мужчину, хочу отдаться ему немедленно, вся, без остатка.
Но он вновь отстранился и поднялся с постели. До того, как Матвей отвернулся и начал одеваться, я успела заметить, что он тоже хочет меня и вполне готов для этого.
Матвей
Мы с Майей не проронили ни слова до того момента, когда я остановил машину невдалеке от ее дома. К подъезду я по привычке не стал ее подвозить, хотя теперь это вроде бы не должно было иметь значения… Если, конечно, Майя не передумает и скажет все Ивану сегодня же, как мы и договорились.
Она приоткрыла дверцу и лишь тогда повернулась ко мне и взглянула прямо в глаза:
— Я люблю тебя. Я все сделаю. Не бойся.
— Я верю. Теперь я ничего не боюсь. Я люблю тебя. И… приснись мне снова!..
Майя тряхнула волосами, лучезарно улыбнулась и выпорхнула из машины, оставив в салоне запах свежего хлеба и солнца.
Чем ближе я подходил к двери своей квартиры, тем сильнее сжималось сердце и труднее становилось дышать. Как все-таки невыносимо трудно сказать близкому человеку то, что принесет ему незаслуженную боль, что ударит его хлестко, наотмашь, когда он этого не ждет. Но как, каким образом смягчить удар? Разве есть какие-то средства? Разве можно к такому подготовить?
Оказалось, что можно. Только сделал это не я.
Еще лишь зайдя в прихожую, я почувствовал запах акаций и жимолости. Не сразу сообразив, что это значит, я уже понял, что случилось нечто непредвиденное и очень нехорошее. И лишь потом вспомнил, кому принадлежит этот запах. Конечно же, Маше Зориной!
Она сидела с Наташей на кухне и пила чай. Впрочем, не только. На столике, помимо чашек и конфетницы, возвышалась бутылка красного вина с узким горлышком, которая была уже наполовину пуста. Эта бутылка поразила меня даже больше, чем присутствие Зориной у нас на кухне. Чтобы Наташа пила с незнакомыми? Да она и со знакомыми-то делает это раза два-три в год, и то буквально по капле! А сейчас в руке жены был хрустальный бокал, из которого она потягивала зловещекровавую жидкость. Меня даже передернуло от этой невероятной картины.
— Что кривишься? — осклабилась Наташа, и глаза ее совсем недобро блеснули. — Думал, я тут скучаю, пока ты развлекаешься?
В тоне жены не слышалось неприязни. Скорее, какой-то непонятный азарт, порочный интерес, отчаянный вызов…
Я бросил взгляд на Зорину. Та сидела, словно примерная школьница, и неторопливо разворачивала конфету. На меня она подняла такие невинные глазки, что мне захотелось без промедления вышвырнуть их обладательницу в форточку.
С огромным трудом я взял себя в руки, и сказал, обращаясь только к супруге:
— Я не развлекался. Я ведь звонил, говорил тебе…
— Ты врал мне, — перебила меня Наташа. — Вра-ал…
Я снова стрельнул глазами на Машу. Та невозмутимо жевала конфету, прихлебывая из чашки.
— Добрые люди постарались? — спросил я, кивнув на Зорину. — Что она, кстати, тут вообще делает?
Гостья наконец-то подала голос:
— Ой, Матвей, ты же меня не предупредил, откуда я знала? А у меня ведь Интернет так и не заработал… Мобильник твой не отвечает, вот я и пошла к тебе проконсультироваться. А тебя дома нет. Наташа сказала, что ты на совещании, а я удивилась: какое совещание, если я лично видела, что Каракатица домой уезжала? И вообще, я не понимаю, зачем тебе это было выдумывать, ты ведь ничего предосудительного не делал. Наверное, Майю в курс дела вводил…
— Вводил!.. — пьяненько засмеялась Наташа. — Только не Майю, а Майе!
Мне, никогда не слышавшему от супруги ничего подобного, стало очень неприятно. Гадко даже.
— Зачем ты так?.. — поморщился я. — У меня ничего не было с Майей. В том смысле, о котором ты… И это низко — говорить гадости о незнакомом человеке!
— Низко, да?! — вскочила Наташа. — А врать жене — это не низко?
— Да, я соврал, — сказал я, не пряча взгляда. — Прости. Не хотел, чтобы у тебя возникли ненужные подозрения. Но я тебе обещаю: больше я тебе не совру. Никогда. Более того, я поговорю с тобой очень откровенно и серьезно уже сегодня.
Наташа неожиданно вздрогнула. Услышала, видимо, в моем голосе нечто такое, что я уже не мог скрыть. И испугалась. Вся напускная вульгарность мигом слетела с нее.
— Поговорить?.. — переспросила она, побледнев. — Сейчас?..
— Не сейчас, чуть позже. Когда я провожу нашу гостью. Надеюсь, вы уже все с ней успели обсудить?
— Ой, да мы не обсуждали ничего! — вскочила Зорина. — Я просто рассказала, как много ты работаешь, как устаешь последний месяц с Черниковой… Ведь она ходит как приклеенная к тебе! Только что не спите еще вместе…
Наташа снова вздрогнула и покраснела, словно ей залепили пощечину. А у меня аж зачесалась рука — так захотелось дать по щеке медововолосой красотке, благоухающей жимолостью!
— С кем мне спать, я решу как-нибудь без тебя, — скрипнул я зубами. — Собирайся, поехали!
