Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
В то же время, когда Туве работала над автопортретом, она делала наброски к портрету Евы Кониковой. Портрет был готов в 1941 году, уже после того, как подруга отправилась в Америку. Критики хорошо приняли картину, о чем Туве радостно сообщила Еве и вдобавок рассказала, что нарочно выставила завышенную цену на картину, чтобы никто не вздумал ее покупать. Она хотела оставить портрет себе. Много позже Туве отправила картину в подарок своей модели в США. На портрете Ева изображена сидящей на венском стуле, на полу разбросаны листы бумаги, возможно, это ноты, а в углу стоит виолончель. На заднем плане картины изображены дверь и пышная тяжелая штора в стиле барокко. На женщине надета лишь сорочка, ее ноги по-домашнему босы, словно она только что встала с кровати или собирается лечь. Семья Евы была шокирована картиной, на которой та была изображена полуголой, но, по мнению Туве, это было забавно. Резкие черты лица и фигуры женщины на портрете соответствуют чертам Евы, что подтверждают сохранившиеся фотографии. Ее руки покоятся на коленях, задумчивый взгляд направлен в сторону. Внимание приковано к той сущности, которая проступает сквозь портрет: девушка на нем представляется цельной натурой, изображение далеко от точного портрета просто хорошенькой женщины. В ее фигуре нет ничего, что можно было бы назвать попыткой понравиться или угодить зрителю. Она в гармонии с собой, остальные ей безразличны.
«Курящая девушка», автопортрет, 1940
С точки зрения доходов война была не таким уж плохим временем для художников. Ценность денег находилась под вопросом, поскольку на них практически ничего невозможно было купить. Всюду чувствовался страх перед инфляцией, боязнь, что деньги совсем обесценятся. Для этих опасений были основания, и вскоре после войны покупательная способность денег снизилась-таки практически наполовину. Поэтому вполне понятно желание людей как можно быстрее вложить деньги в имущество, чтобы сохранить, а если повезет, то и приумножить капитал. Искусство было одним из объектов инвестиций. Туве нарисовала для «Гарм» карикатуру, на которой скупщики картин наводнили дом прилежно работающего художника. Торговля идет бойко, и художник рисует все больше и больше в то время, как дети подтаскивают ему карандаши и кисти. Дела Туве шли не настолько хорошо, но все же ее работы пользовались спросом, о чем она всегда рапортовала Еве, если удавалось продать очередное полотно. Согласно записям в ее бухгалтерской книге, в 1941 году она продала 19 картин, в 1942–20, в 1943–29, в 1944–13, а в 1945 году целых тридцать девять картин. После войны количество продаваемых картин резко упало. В военное время и позже, в годы дефицита, Туве порой выменивала картины на самое необходимое, и тогда выгода была больше, нежели обычная продажа. Ей были необходимы деньги не только для жизни, но и для того, чтобы содержать и ремонтировать мастерскую, а впоследствии приобрести ее. Торговля картинами не всегда шла гладко. В конце войны в 1945 году Туве жаловалась на несуразные требования покупателей. Так, однажды купивший ее работу человек спустя некоторое время принес картину назад и потребовал обменять ее на большую по размеру. Причем он еще и хотел, чтобы на картине были изображены анютины глазки в серебряной вазе.
Любовь, продиктованная войной: Тапио Тапиоваара
Туве Янссон и Тапио Тапиоваара обучались живописи в Атенеуме в одно и то же время, и любовная связь между ними возникла в самом начале войны. История их любви была полна бушующих страстей, и сценой для нее служил сам театр военных действий. Любовь выгорела дотла еще до окончания Второй мировой войны, но сохранилась дружба, важная для них обоих. Тапиоваара, или Тапса, как его звали друзья, по своему характеру был абсолютно не похож на Сама Ванни, однако обоих мужчин объединяла склонность к «проповедям», то есть к попыткам повлиять на мысли и ценности молодой Туве. Впрочем, в своих рекомендациях они придерживались разных принципов.
Война диктовала свои условия, в которых развивалась связь Туве и Тапио; она же определила динамику отношений и их конец. Выглядит так, будто Туве терпела все выходки Тапио не в последнюю очередь потому, что верила: его жизнь будет короткой. Она думала, что Тапса погибнет на передовой, хотя прямо об этом никогда и не говорила. Тапса был для нее живым мертвецом: еще дышит, но вот-вот должен умереть. На то были все причины. Большинство молодых людей их поколения погибли. Из тех, кто ушел на фронт вместе с Тапиоваарой, большая часть не вернулась назад, как писала Туве.
В этих отношениях задачей Туве было холить, понимать и прощать. Она приняла решение, согласно которому для Тапсы ни один час, ни одно мгновение из проведенных дома в перерывах между боями не должно было быть грустным или тоскливым. Она не хотела портить ему настроение. Туве должна была все прощать и пытаться войти в положение, принять чувства возлюбленного, хотя подчас это было нечеловечески сложно. Неважно, как поступал мужчина. Главное, что она любила его и заботилась о нем. С такими мыслями Туве похоронила все собственные нужды и желания.
Фотопортрет Тапио Тапиоваары
Из близких друзей Туве Тапса был первым, кто принадлежал к финноязычной культуре, и круг его общения отличался от той социальной среды, в которой вращалась Туве. Уже юношей он был убежденным приверженцем левых взглядов, и во время учебы Туве так и звала его — «наш коммунист». Брат Тапсы Нюрки был подающим надежды и вызывающим всеобщее восхищение молодым режиссером. Он также являлся активным членом общества «Киила», к которому присоединился и Тапио, ставший впоследствии выдающимся «левым» художником. Графика и огромные мозаики, которые он выполнял, в том числе и по заказам из СССР, составляют значительную часть искусства, рожденного расколовшимся надвое обществом. Тапиоваара открыл для Туве мир социалистических воззрений, к которому она не была подготовлена: Туве выросла в доме, где главенствовало мировоззрение отца, и в стране, где общество стремилось придерживаться либеральных ценностей находящейся во власти шведскоязычной интеллигенции. Туве никогда не интересовалась партийной жизнью, хотя и вращалась в тех же кругах, что и политически активная молодежь. Ее лучшая подруга Ева тоже любила поговорить о политике, и Тапса после отъезда Евы в Америку скучал по их «священным политическим дебатам», как их в шутку называла Туве.
И Сам Ванни, и Тапио Тапиоваара принадлежали к одному кругу молодых художников, и Туве просто сменила одного мужчину на другого. Она писала Еве, что беспокоится за Сама, переживает по поводу того, что они отдалились друг от друга, но в то же время уверена, что Тапса стал ей ближе. Она лишь недавно осознала его силу и необузданность и поняла, что он для нее значит. Тапса каждый день писал ей письма с фронта — прекрасные и полные любви, по крайней мере когда не был в сражениях. Письма были настолько чудесными, что Туве думала: «Если война не заберет Тапсу, я хочу оставить его себе. Во мне зародилась новая жажда чего-то постоянного и стабильного, жажда тепла и доверия. Хватит с меня эпизодов и смиренных влюбленностей. Тапса и я хорошо знаем друг друга, и наша связь — это бесконечно большее, чем просто эротика. Он научил меня не страшиться жизни. Если он вернется, то я (все мы здесь, дома) буду смелой и веселой и постараюсь заставить его забыть все то, чего не должен видеть человек».
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
