Глава I
Господин Александр
Среди множества лиц, склонявшихся над его колыбелью, Александр рано стал узнавать одно, затмевавшее все остальные, – полное, с двойным, выступающим вперед подбородком и синими, иногда отливавшими черным глазами, всегда озаренное ласковой улыбкой, – лицо своей бабушки императрицы всея Руси Екатерины II. Внук, родившийся 12/23 декабря 1777 года,[1]вознаградит ее, сорокавосьмилетнюю женщину, за горькие разочарования в семейной жизни. В молодости поглощенная политическими замыслами, любовными интригами и честолюбивыми мечтами, она пренебрегала воспитанием сына, великого князя Павла, да и никогда не любила его. С детства он олицетворял в ее глазах прусскую тупость, парадоманию, слепой мистицизм – все, что было ей ненавистно. Александр станет ее утешением и, в обход законного преемника, подлинным наследником. Материнский инстинкт, не проснувшийся в ней при рождении сына, с неожиданной силой пробуждается при появлении на свет первого внука. Этот всплеск запоздалой материнской нежности приводит в восторг Екатерину, и все свои помыслы, все чувства она сосредоточивает на новорожденном. Не может быть и речи о том, чтобы доверить младенца матери. Бедняжка не сумеет воспитать его, как и Павел, его отец. Только сама императрица сможет сформировать ум и укрепить тело августейшего отпрыска. Впрочем, она изучила педагогические труды Локка, Жан-Жака Руссо, Базедова, Песталоцци и давно подготовлена к этой миссии. С воодушевлением, которое прежде вносила в принятие законов, она вырабатывает правила ухода за младенцем. Повитуха издали показала великой княгине Марии Федоровне ее первенца, после чего им завладела Екатерина и унесла в свои покои. Сто один пушечный выстрел возвестил новость жителям Петербурга. Воинственному грому пушек вторил радостный перезвон колоколов. Придворные поэты во главе с Державиным наперегонки бросились к своим пюпитрам, дабы воспеть появление «новой звезды», «юного орла» в небе России. Через восемь дней в большой церкви Зимнего дворца новорожденного окрестили и нарекли Александром в честь святого благоверного князя Александра Невского, разгромившего полчища шведов и рыцарей Ливонского ордена. Александр – пока еще сморщенный, кричащий комочек, а бабушка уже видит в нем российского самодержца, продолжателя ее великих дел, которым дивится вся Европа. Если понадобится, она отберет корону у сына и объявит своим наследником старшего внука, характер которого вылепит на свой лад. Господь благословит династическую перемену, предпринятую ею из благородных побуждений на благо России. Отстранив родителей, которым не под силу воспитать будущего монарха, она вырастит ребенка сама, по своим собственным правилам. Вместо колыбели – металлическая кроватка с кожаным тюфячком; вокруг кроватки – ограждение, что не позволяет приблизиться к младенцу. Не более двух зажженных свечей в комнате, чтобы воздух оставался чистым. Кормилица – жена молодого садовника из Царского Села: врачи поручились за ее цветущее здоровье и избыток молока. Гувернантка – генеральша Софья Ивановна Бенкендорф, няня – англичанка Прасковья Ивановна Гесслер, женщина опрятная и энергичная. «Господин Александр», «будущий венценосец», как величает его Екатерина в своих письмах, спит в помещении с открытыми окнами, чтобы привыкнуть к шуму, и ежедневно принимает холодную ванну в комнате, где температура не превышает 15°. Екатерина вникает во все детали этого спартанского воспитания. Она разбирается в законах наследственности и убеждена, что строгим режимом и упорством можно выковать человека, на голову превосходящего себе подобных. «Он, – сообщает она Гримму по-французски, – никогда не простужается, он крепкий, крупный и жизнерадостный». И несколько месяцев спустя: «Господин Александр с тех пор, как появился на свет, не доставляет нам ни малейшего беспокойства… Этот царевич здоров – вот и все Вы говорите, что ему предстоит выбрать, кому подражать: герою (Александру Македонскому) или святому (Александру Невскому). Вы, по-видимому, не знаете, что наш святой был героем. Он был мужественным воином, твердым правителем и удачливым политиком и превосходил всех остальных удельных князей, своих современников… Итак, я согласна, что у господина Александра есть лишь один выбор, и от его личных дарований зависит, на какую он вступит стезю – святости или героизма. Во всяком случае, он всегда будет прехорошеньким мальчиком».
Когда ребенку исполняется несколько месяцев, она велит приносить его к себе в кабинет и умиляется, наблюдая, как он играет на ковре. Ее взгляд, отрываясь от бумаг, с нежностью обращается на объект всех ее надежд. Она сама мастерит для него игрушки, вырезает картинки, кроит особенно удобное платьице, которое «легко надевается и застегивается сзади». Она очень гордится этим платьицем и посылает выкройки шведскому королю и прусскому принцу. Ее письма Гримму полны подробностей о занятиях и успехах «божественного младенца»: «Он прекрасен, как ангел»… «У него преумные глазки»… «Я делаю из него чудесного мальчугана». Но, полагает она, «чудесному мальчугану» нужен товарищ по играм. Кроме того, внешняя политика империи требует участия великих князей в управлении новыми территориями, которые Россия завоюет в ближайшем будущем. И перед мысленным взором Екатерины, увлеченной давней мечтой о возрождении Византийской империи, предстает Европа, избавленная от турецких набегов, и государь ее крови на престоле Константинополя. Бабушка, балующая внуков, нетерпеливо жаждущая излить нерастраченную любовь на многочисленное потомство, уживается в ней с целеустремленной императрицей, озабоченной расширением своих владений. Она примеряет попеременно то чепец с лентами, который пристало носить доброй бабушке, то бронзовый шлем грозной богини Беллоны. Вскоре ее желания исполняются: 27 апреля 1779 года великая княгиня Мария Федоровна производит на свет второго сына. «Старые няньки, которые хлопочут вокруг него, уверяют, что он походит на меня как две капли воды, – пишет осчастливленная бабушка Гримму. – Он слабее старшего брата и, чуть коснется его холодный воздух, прячет нос в пеленки, стараясь согреться… Меня спрашивали, кто будет крестным отцом. Я отвечала: только мой лучший друг Абдул-Хамид (турецкий султан) мог бы быть восприемником, но так как не подобает турку крестить христианина, по крайней мере, окажем ему честь, назвав младенца Константином.[2]И он стал Константином, величиной с кулак, и у меня теперь по правую руку – Александр, по левую – Константин».
Дабы символически закрепить предназначение Константина, Екатерина велит выбить медаль с изображением Константинопольского собора Святой Софии, на фоне которого помещена, между фигурами Веры и Надежды, Любовь с младенцем на руках. Нельзя высказаться яснее. Ее невестка заслужила право передохнуть или, для своего удовольствия, производить на свет девочек.[3]Династия упрочена.
