Как видно, Ежов нацелился сменить руководство НКВД, что, вероятнее всего, соответствовало сталинским намерениям. И действительно, не прошло и месяца, как Сталин заявил, что НКВД допускает отставание в деле раскрытия заговора и что Ягоду следует заменить. Интересно отметить, что лишь после этой замены Сталин 29 сентября послал письмо Ежова своим ближайшим соратникам — Кагановичу и Молотову[27]. Вероятно, не хотел торопить событий, опасаясь, как бы Ягода не прознал о резкой критике в свой адрес со стороны Ежова и о его призыве к Сталину вмешаться и «поправить» дела в НКВД.
В черновике письма Ежов высказывался в отношении правых более определенно. Он писал: «Лично я сомневаюсь в том, что правые заключили прямой организационный блок с троцкистами и зиновьевцами. Троцкисты и зиновьевцы политически настолько были дискредитированы, что правые должны были бояться такого блока с ними». Правые, по мнению Ежова, имели свою организацию, стояли на почве террора, знали о деятельности троцкистско-зиновьевского блока, но выжидали, желая воспользоваться результатами террора в своих интересах. По его мнению, пришло время для принятия мер. Ежов считал «самым минимальным наказанием» для правых вывод их из состава ЦК и высылку на работу в отдаленные места. Он настоятельно просил у Сталина твердых указаний по этому поводу. Что же касалось Пятакова, Радека и Сокольникова, то, хотя у Ежова не было сомнения в том, что они — главари «контрреволюционной банды», он считал организацию нового процесса «вряд ли целесообразной»: «Арест и наказание Радека и Пятакова вне суда, несомненно просочатся в заграничную печать. Тем не менее на это идти надо». И далее вполне определенно: «Стрелять придется довольно внушительное количество. Лично я думаю, что на это надо пойти и раз и навсегда покончить с этой мразью. (…) Понятно, что никаких процессов устраивать не надо. Все можно сделать в упрощенном порядке по закону от первого декабря (1934 т. — авт.) и даже без формального заседания суда»{245}.
Этот предварительный вариант письма так никогда и не был отправлен Сталину. Скорее всего, Ежов еще не знал о планах Сталина о проведении новых процессов и крупномасштабных чисток и думал, что дело ограничится лишь бывшими оппозиционерами. Как отмечает Хлевнюк, «не Ежов подсказывал Сталину новые сценарии и вдохновляющие идеи»{246} в раскручивании маховика массового террора.
Правда, стоит заметить, что 9 сентября именно Ежов настоятельно рекомендовал Сталину более активно изучить действия правых. А всего лишь день спустя в газетах было опубликовано сообщение Прокурора СССР Вышинского, смысл которого состоял в том, что доказательства обвинений против Бухарин и Рыкова недостаточны, и, таким образом, их дело считается закрытым{247}. Из этого можно сделать вывод, что цель этого сообщения состояла в том, чтобы вывести из-под удара (или лишь успокоить) только Бухарина и Рыкова, а дела в отношении остальных правых на самом деле никто и не думал закрывать. Просто на данном этапе первостепенное значение приобретало расследование дела Пятакова и других.
Глава 3.
РУКОВОДИТЕЛЬ НКВД
«В ежовщину забрали на Лубянку,
Отбили почки, бросили в рудник,
Поиздевалась вдоволь и охранка,
Пока парнишка гордый не поник».
Из песни политических заключенных
«На Лене лед весною поломается»{248}.
При сборе компрометирующих материалов на Ягоду Ежов использовал настроенных против него некоторых из его подчиненных, например, начальника УНКВД по Воронежской области Семена Дукельского. 13 июля 1936 года он направил Ежову письмо «О состоянии оперативной чекистской работы»{249}. Как позднее сам Дукельский определил тему своих писем к Ежову: «Об организационной спячке» в НКВД. 11 сентября он направил Ежову очередное письмо и немедленно, возможно, на следующий день был принят им. 14 сентября Ежов написал Сталину, что, согласно информации Дукельского, НКВД имел сведения о троцкистском центре в начале 1933 года, но вместо того чтобы ликвидировать его, они сознательно игнорировали эти данные. Дукельский явно выдвигал «организационный вопрос» о «расстановке сил» в ГУГБ, которая, как он считал, была неудовлетворительной{250}. Пересылая эту информацию, Ежов, разумеется, метил в Ягоду, которым Сталин недоволен. Ягода отреагировал попыткой смещения Дукельского с должности, о чем информировал 13 сентября Ежова{251}.
Однако участь самого Ягоды была уже решена. 25 сентября Сталин вместе со Ждановым направили Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро телеграмму из Сочи: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Таким образом, Ягода оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года». Ягода должен был быть назначен на пост наркома связи. Ежов должен был сохранить за собой функции секретаря ЦК и председателя КПК при условии, что «он будет девять десятых своего времени отдавать работе в НКВД». Здесь же говорилось, что «Ежов согласен с нашими предложениями»{252}. Тезис о четырехлетнем отставании понятен, если учесть, что о троцкистско-зиновьевском «блоке», организованном будто бы в 1932 году, в НКВД стало известно не раньше июня — июля 1936 года, об этом же писал и Дукельский{253}. На следующий день, 26 сентября, Ежов был назначен наркомом внутренних дел{254}, а его заместитель Шкирятов стал фактическим главой КПК{255}.
Безусловно, смещение Ягоды не было результатом действий Дукельского, они стали лишь дополнительным аргументом в пользу этого решения. Ягода не ожидал столь быстрого развития событий, и для него это решение стало полной неожиданностью. Он немедленно отбыл в Сочи, полагая, что имеет место недоразумение, которое можно исправить. Но его теперь уже бывший подчиненный К.В. Паукер, возглавлявший охрану, не пустил его на территорию дачи Сталина[28].
А Ежова Сталин принял{256}.[29]Не случайно в своей телеграмме Сталин писал, что Ежов согласен со своим новым назначением. Вероятнее всего, он уже прибыл в Сочи и лично информировал Сталина о последних событиях и делах в НКВД. Двумя днями раньше, 23 сентября, Политбюро приняло решение (П3166, без протокола, опросом) «разрешить т. Ежову выехать в Сочи»{257}. Вернувшись в Москву, Ежов вступил в должность наркома внутренних дел, выпустив 1 октября приказ № 411, извещавший об этом{258}. В основном здании на Лубянке он занял кабинет № 410 на 4 этаже{259}. Руководство с одобрением отнеслось к его назначению. 30 сентября член Политбюро Каганович написал своему коллеге Серго Орджоникидзе: «Это замечательное мудрое решение нашего родителя назрело и встретило прекрасное отношение в партии и в стране. Ягода безусловно оказался слабым для такой роли, быть организатором строительства это одно, а быть политически зрелым и вскрывать своевременно врагов это другое… У Ежова наверняка дела пойдут хорошо. По моим сведениям и в среде чекистов, за небольшим исключением, встретили смену руководства хорошо».
