Царь распорядился передать писателю, что, если бы покушение было совершено на него самого, он помиловал бы, но «убийц отца не имеет права помиловать».
Добавляли «приятностей» и иностранные заступники за террористов. Особенно почему-то лютовали французы. В число непрошеных адвокатов затесался, между прочим, Виктор Гюго, пуще всех требовавший «не допустить жестокой расправы»… с кем?!
Вообще отношения с Францией в последние годы были осложнены именно из-за этого запоздалого (оглянитесь на свою историю, месьедам![16]) всплеска гуманизма в стране, прославленной изобретением гильотины и лозунгом: «Les aristocrates a la lanterne!»[17]. За несколько месяцев до убийства, под влиянием так называемых прогрессивных партий, Франция отказалась выдать России анархиста Гартмана, обвиненного в организации взрыва царского поезда 19 ноября 1879 года. Русский посол князь Орлов уехал из Парижа, не простившись ни с президентом, ни с министром иностранных дел, и поэтому новый посол Франции, Морис Палеолог, прибыл в Россию на похороны убитого государя в состоянии некоторой настороженности.
День похорон выдался холодный, пасмурный. С Петропавловской крепости раздались три пушечных залпа, а вслед за этим был поднят черно-желтый штандарт с императорским гербом. Зазвонили колокола во всех церквах. Погребальное шествие двинулось по Адмиралтейской набережной.[18]
Его открывал эскадрон кавалергардов. Затем двигалась вереница церемониймейстеров, которые несли царские регалии покойного Александра II: короны, гербы, скипетры, державы главных городов и губерний, входивших в состав России. Перед каждым гербом двое конюших в поводу вели коня под черной попоной.
Вслед за ними старый князь Суворов, потомок генералиссимуса, нес на золотой подушке корону, которая была тяжела от усыпавших ее бриллиантов, рубинов, сапфиров, топазов. Это была корона Российской империи.
За Суворовым следовали представители трех основных сословий: дворян, купцов, крестьян.
Два взвода кирасир замыкали первую часть шествия.
После небольшого перерыва вышли певчие с горящими свечами, а за ними священнослужители в черных ризах, расшитых серебром. Вслед за ними двигалась траурная колесница, запряженная восемью черными лошадьми в траурных попонах с белыми султанами. Внутри колесницы по углам гроба стояли четыре генерал-адъютанта. Сам гроб был покрыт горностаевым покрывалом, вышитым золотом.
За гробом следовал Александр III с непокрытой головой, в Андреевской ленте через плечо. Его сопровождали великие князья.
Его жена Мария Федоровна с детьми, великими княгинями и придворными дамами следовали за гробом в траурных каретах.
Шествие замыкал отряд гвардейцев.
Перед собором Петропавловской крепости великие князья сняли гроб и на плечах понесли его к катафалку.
Вслед за этим в ярко освещенной церкви, перед торжественно сверкающими иконами началась заупокойная литургия.
Императорская семья заняла место справа от катафалка.
Придворные чины, министры, генералы, сенаторы и высшие представители гражданской и военной власти стояли посередине собора. Иностранные послы вместе с чинами посольств заняли место поблизости от катафалка.
Посиневшее лицо усопшего, освещенное колеблющимся пламенем свечей, казалось трагическим.
Стоявший рядом с Морисом Палеологом секретарь посольства Мельхиор де Вогюэ, известный литератор, негромко проговорил:
— Вглядитесь в этого мученика! Он был великим царем и был достоин лучшей судьбы… Он не был блестящим умом. Но он был великодушным, благородным и прямым. Он любил свой народ и питал бесконечную жалость к униженным и оскорбленным… Вспомните о его реформах. Петр Великий не совершил большего! Вспомните обо всех трудностях, которые ему надо было преодолеть, чтобы уничтожить рабство и создать новые основы для хозяйства. Подумайте, что тридцать миллионов человек обязаны ему своим освобождением… А его административные реформы! Ведь он пытался уничтожить чиновный произвол и социальную несправедливость! В устройстве суда он создал равенство перед законом, установил независимость судей, уничтожил телесные наказания, ввел суд присяжных. В иностранной политике созданное им не менее значимо. Он осуществил замыслы Екатерины II о Черном море, он уничтожил унизительные статьи Парижского трактата; он довел московские знамена до берегов Мраморного моря и стен Константинополя; он освободил болгар, он установил русское преобладание в Центральной Азии… И наконец в самое утро своего последнего дня он работал над преобразованием, которое неминуемо вывело бы Россию на путь мирного западноевропейского развития: он хотел дать конституцию… И в этот день революционеры его убили! Как загадочно-странно перекрещиваются линии истории и как издевается она над здравым смыслом! Да, быть освободителем небезопасно!
В это время хор начал петь «Вечную память». Вслед за тем священник прочел отпущение грехов и приложил ко лбу усопшего полоску пергамента с начертанной на ней молитвой.
Наступил момент последнего прощания.
Поднявшись по ступеням катафалка, с глазами, полными слез, Александр III склонился над гробом и запечатлел прощальный поцелуй на руке отца. Его жена Мария Федоровна, великие князья и княгини последовали его примеру.
Вслед за ними послы с чинами посольства приблизились к гробу. Но в это время главный церемониймейстер, князь Ливен, попросил всех остановиться.
В глубине церкви, из двери, ведущей в ризницу, вышел министр двора Адлерберг, поддерживая хрупкую молодую женщину под длинной траурной вуалью. То была морганатическая супруга покойного императора, княгиня Екатерина Михайловна Юрьевская, урожденная Долгорукая.
Неверными шагами поднялась она по ступеням катафалка. Опустившись на колени, она погрузилась в молитву, припав головой к груди покойного. Через несколько минут она с трудом поднялась и, опираясь на руку графа Адлерберга, медленно исчезла в глубине церкви.
Вслед за этим дипломатический корпус прошел мимо гроба императора.
Спустя ровно месяц, 3 апреля 1881 года, состоялась публичная — чего уже давно не было в России! — казнь цареубийц.
Накануне в Дом предварительного заключения прибыл священник со Святыми Дарами, и осужденным было предложено исповедаться и причаститься. Рысаков исповедался, плакал и причастился. Михайлов исповедался, но от причастия отказался.
— Полагаю себя недостойным, — сказал он.
Кибальчич долго спорил и препирался со священником на философские темы, но исповедоваться и причащаться отказался:
