Мир догадок и тайн… Мир коварства и обмана, в котором как рыбы в воде чувствовали себя не только мужчины, но и женщины. Выведать государственную тайну, оказать влияние на политику целой страны или поведение некоего выдающегося человека, организовать убийство императора или полководца — они справлялись с этими заданиями с той же лихостью, что и их коллеги сильного пола.
Их сила была в их слабости.
Виртуозные притворщицы, они порой и сами не могли отличить свою ложь от своей правды. Именно поэтому в эти игры охотно вступали актрисы: каждая из них мечтала об амплуа главной героини интриги! Бывало, впрочем, что и добропорядочные мужние жены, вдруг ощутив в крови неистовый вирус авантюризма, вступали на тот же путь.
Каждая из них вела свою роль под маской невидимки. Великую роль — или эпизодическую, ведущую — или одну из многих. Кто-то из них вызывает восхищение, кто-то — отвращение.
Странные цели вели их, побуждали рисковать покоем, честью, жизнью — своими и чужими. Странные цели, а порою и непостижимые — тем более теперь, спустя столько лет и даже веков. Хотя… ведь было же когда-то сказано, что цель оправдывает средства. Для них это было именно так.
Познакомившись с нашими российскими дамами плаща и кинжала, можно в том не сомневаться.
Дама-невидимка
(Анна де Пальме)
Санкт-Петербург, 14 июня 1795 года
«…С прискорбием и отвращением сообщаю о содержании той карикатуры, кою 1 приказала мне выяснить, и заранее испрошу прощения за те слова, коими принуждена изъясняться. Называется сия пакостная картина «Пиршество 1». Здесь 1 изображена сидящей за столом. Сбоку от стола несколько казаков рубят на части человеков, в коих можно признать шведов, поляков и турок. Окровавленные части тел они подают к столу 1. С другого боку стола выстроились, точно винные бочки, несколько непристойно обнаженных молодых мущин с подробным изображением их отличий. Какая-то неприглядная матрона посредством известных неприличных действий извлекает из детородных органов сих живых емкостей жидкость, наполняет ею чашу и подносит 1 для питья. Под сей жестокой карикатурой можно прочитать стихи, ей соответствующие, но в нескольких словах смысл таков: ты слишком любишь молодых мужчин, ешь их плоть и пьешь их кровь.
Удалось также выведать, что напечатана сия карикатура в Польше в немаленьком количестве экземпляров, завезена в Россию с помощью учителя немецкого языка, которого выписал для своих детей 46. Представляется сомнительным, чтобы сам 46 не знал о присутствии в своем доме сего изобразительного пасквиля на свою благодетельницу. Сим образом он совершенно определенно причастен к опорочиванию правящей особы…»
Из донесения Анны де Пальме
— А Екатерину Романовну мы обозначим… обозначим, скажем, нумером 62. Догадываетесь, почему?
— Смею предположить, по ее летам?
Раздался серебристый смех:
— О боже, дитя мое! Ну что такое вы говорите?! Екатерина Романовна меня на четырнадцать лет младше. Это мне уже шестьдесят шесть, а ей только лишь пятьдесят два!
— Позвольте заметить, ваше величество, что и вы, и Екатерина Романовна обликом своим лжете. Она выглядит непомерно старше, а вы — несравненно моложе своих лет!
— Ах, душенька, ну до чего же приятно с вами беседовать! А вот зеркало мое уже давненько таковых приятностей мне не сообщает. Но очень печально, что Екатерина Романовна кажется вам старухой. Удастся ли исполнить роль свою так, как надобно? Не забывайте, что всякая женщина падка на лесть, даже такая амазонка и такой сухарь пересушенный, как госпожа Дашкова. Так что сдобрите уста свои медом и елеем, как сказал в сходной ситуации кто-то… не припомню уж кто. Впрочем, бог с ним, сказал да и сказал. Но неужто вы так и не смекнули, почему Екатерина Романовна будет проходить у нас с вами под нумером 62?
— Уж не потому ли, что именно в том году она оказала вашему величеству услугу особого свойства, которая останется вам памятною навсегда, несмотря на ту черную кошку, которая с тех пор пробежала меж вами и прежней приятельницей?
На некоторое время воцарилось молчание, потом тот же серебристый смешок, на сей раз, правда, несколько натянутый:
— Догадались все-таки? Превосходно. А что до памятливости моей… Екатерина Романовна, увы, не дает ей остынуть! Итак, с этим нумером решено. А теперь давайте-ка проверим вашу память. Я буду вам показывать некие предметы, связанные с теми или иными господинами, ну, скажем, бумаги, подписанные ими, или же их портреты, или стану просто говорить инициал, а еще могу сказать: «супруга такого-то» — а вы станете говорить нумер, под которым сия персона проходит в наших с вами секретных шифрах. Итак… вот этот господин с миниатюры каков по нумеру?
— 16, — раздался стремительный ответ.
— А сей красавец?
— 41.
— Тот, кто подарил мне сию алмазную табакерку в знак победы… сами знаете, при каком географическом пункте?
— 04!
— Ваш опекун и приемный отец?
— 11.
— Взгляните на подпись. Каков нумер ее обладателя?
— 13.
— А супруги оного?
— 13-1.
— А я сама?!
— Изволите шутить, ваше величество? Вы — 1!
— Та-ак… дама, которая домогается любезности нумера 66?
— 41-1.
— Отлично, дитя мое. Вас не собьешь, вижу. Не стану и стараться. Итак, следующий объект вашей пикантной разработки — госпожа 62. Предвижу заранее удовольствие, кое получу от вашего рассказа!
— Ах, ваше величество, кабы вы знали, о чем я жалею!
— О чем, моя милая?
— Что люди не додумались изобрести некие механистические приспособления, которые исполняли бы задачу моментальных художников.
— Я не совсем понимаю… Извольте-ка пояснить?
— Ну вообразите, ваше величество: вот мне удалось известным нам образом получить от госпожи 62 то, что нам надобно. Но ведь она потом от случившегося отпереться способна! Скажет: знать не знаю эту особу (меня то есть), видеть ее не видела! А ваше величество тут раз — и предъявили бы некий моментальный рисунок, запечатлевший нумер 62 вместе со мной в… ситуации, мягко говоря, рискованной.
— Предъявить ей рисунок? То есть дать ей знать, что я сведома о ее самых сокровенных тайнах? Заставить ее стыдиться и осторожничать? Но зачем?! Пусть ее предается своим порокам, ежели в них нет угрозы для государственного устроения! Я и сама не без греха… правильней сказать, не без грехов. Меня многие порицают за мои несовершенства, многие ненавидят. Какое же право я имею кого-то обличать, поучать, наставлять? Другое дело, повторюсь, ежели сие окажется вредоносно для державы… Тогда я не побоюсь и карающий меч взять в руки. Но дай бог тебе, милая моя девочка, не найти ничего подобного, ибо отсутствие сорняков в саду означает тщание, трудолюбие и успешливость садовника… И вот что я хочу сказать тебе. Не бойся огорчить меня содержанием своих донесений и даже оскорбить. Чтение бумаг такого рода пробуждает во мне смирение и напоминает: я всего лишь женщина. Но в то же время они укрепляют во мне мою гордыню. Благодаря тебе мне известны люди, которые непочтительно, а порою и гнусно отзываются обо мне. Моя последняя подданная оттаскала бы за волосы свою знакомую, которая осмелилась бы вылить на нее такую грязь, какую иные из дворян осмеливаются лить на государыню. Я могла бы послать сих злословящих на плаху! Однако я лишь улыбаюсь им. Я не имею права давать волю мелкой мстительности: ведь я не токмо женщина, но и государыня великой страны!
