– Не волнуйся, – остановил я шагнувшего было ко мне вышибалу. – И деньги есть, и все… Напал молодняк какой-то на дороге, еле отбился.
– Где напали? – с интересом спросил охранник. – Здесь? В Красном?
– В городе, – ответил я.
– А-а… Я и думаю – здесь этой швали давно уже нет. А в городе… в городе могут. Что в кармане?
Я достал из-под куртки электрошокер, которым в драке воспользоваться не успел.
– Ну-ну, – покачал головой вышибала. – Тамара! Обслужи клиента.
Я взял бутылку водки, бутылку коньяка, сок, килограмм винограда, несколько яблок и персиков, копченую колбасу и крекеры. Охранник на выходе уважительно распахнул передо мной дверь.
Улица была пуста, с черного неба падал мелкий снежок. В такую ночь самое лучшее – вот так, как я сейчас, прогуляться в ночной магазинчик, купить хорошей выпивки, на обратном пути выкурить сигарету и вернуться домой (или в гости): в тепло, к чистым рюмкам, хорошей музыке, хрустящим маринованным огурчикам и теплой женщине.
Мимо в направлении магазина, поплевывая и шаркая ногами по снегу, прошел какой-то мужик – тоже, вероятно, как и я, за водкой, – и на меня в первый раз за сегодняшний вечер снизошел покой.
В окнах домика Татьяны Викторовны горел свет. Муж, что ли, вернулся раньше времени и катает теперь музыкантшу по фиолетовым простыням? С мужем я встречаться не хотел. Достал мобильник, набрал номер, послушал длинные гудки, отключился, перезвонил еще раз – с тем же результатом.
То ли шок начал проходить, хотя для шока слишком уж долго, то ли сошла на нет алкогольная анестезия, но заболело сразу все. Ребра, голова, руки, ноги… Внутренности стало переворачивать, в животе забурлило, запучило, и я понял, что прямо здесь и сейчас могу натурально обделаться. С виноградом и коньяком под мышкой.
Быстро, насколько позволял бушующий, ставший тяжелым и неудобным живот (его приходилось нести, как наполненный доверху аквариум с дорогими рыбками), и стараясь не обращать внимания на боль, я заковылял по ступенькам крыльца и, добравшись до двери, понял, что она не заперта. Через широкую щель на улицу бил красный, будоражаще-порочный свет из прихожей.
Я, не раздумывая, пихнул дверь ногой, ввалился внутрь, бросил на пол пакеты с выпивкой и фруктами, крикнул: «Это я, прошу прощения!» – и прошмыгнул в сортир.
В просторной комнатке тут же зажегся мягкий зеленоватый свет, зазвучала тихая, но хорошо прочитываемая музыка – что-то из позднего «Танжерин Дрим» – и зашипел скрытый от любопытных глаз вентилятор. Татьяна Викторовна с мужем любили погадить со вкусом.
Я глубоко вдохнул слишком приторный для настоящего светского сортира запах лаванды, источаемый маленькой зеленой коробочкой, привинченной к серой теплой стене, и начал поправлять организм. Хлопнула входная дверь, в прихожей раздался топот тяжелых, подкованных металлом сапог. Четверо. Пятый влетел, просвистев по линолеуму легкими ботиночками. Загудел за окном мотор тяжелой машины – то ли «Мерседеса», то ли армейского джипа нового образца. Я не успел до конца осмыслить ситуацию, как от мощного удара распахнулась хилая дверца, отделяющая меня от прихожей, и прямо мне в лоб въехал короткий ствол автомата.
Я как был, со спущенными штанами, – слава богу, свои дела я успел сделать – соскользнул с унитаза на кафельный пол и тут же получил еще один удар, на этот раз прикладом по затылку.
– Кто там?
– Все в норме. Клиент отдыхает.
– Сюда его.
– Сука… Падаль…
Двадцать железных пальцев вцепились в меня, сгребли в четыре пригоршни, вытащили в прихожую и ссыпали там на пол, как разорванные бусы. По пути я стукнулся головой о дверной косяк и разбил колено об унитаз. Люди, волочившие по полу мое побитое тело, были одеты в камуфляж, бряцали оружием и наручниками.
– Засранец, – сказал мне один из них, нагнулся и, рванув за куртку, легко поставил на ноги.
– А что, собственно…
Я не успел договорить – в затылок мне влепили прикладом, и я снова оказался на полу, но теперь уже в спальне Татьяны Викторовны.
Сама Татьяна Викторовна, как я и предполагал, лежала на своих фиолетовых, доброй памяти простынях. Весь мой жизненный опыт тут же убедил меня в том, что Татьяна Викторовна стопроцентно, без всякого намека на сомнение, мертва.
Вовсю уже день
Я набрал номер Пита.
Пит работал в моей студии директором. То есть главным-то все равно был я, но не сидеть же мне целыми днями с бумагами и света белого не видеть.
Один мой московский знакомый, учредитель очень пафосного и стильного издательства, говорил, что его задача как учредителя – сидеть в своем кабинете на втором этаже и читать спортивную газету. А в случае форс-мажора – бежать вниз, на первый этаж, и тушить пожар.
Большую часть своего времени мой московский знакомый проводил за границей. Я как-то встретил его в Нью-Йорке – позвонил наудачу по мобильному телефону и услышал знакомый голос: «Your English is terrible!»
Чистые понты, вполне в его, московском, стиле. И нисколько мой инглиш не «terrible». Нормальный русский инглиш. Но – встретились, попили чайку. Я был с сильного похмелья после первого концерта, однако в очень боевом настроении перед вторым. Второй концерт должен был состояться в клубе «Синий Волк», в даунтауне, и больше всего меня волновал Лу Рид, у которого в то же самое время начинался концерт двумя улицами выше. Лу Рид презентовал новый альбом, я же ничего не презентовал, просто зарабатывал свои жалкие баксы. Вот, думал я, попрутся все на Лу Рида, и мне своих жалких баксов не видать. Так и шел на встречу с издателем пешком, через весь Сентрал-парк, на Сотую улицу и думал о Лу Риде. От запаха жареных орешков мутило, весь Манхэттен пропах орешками. Мимо пробегали плотные, наливные американки в обтягивающих крепкие задницы трусах и в больших, неестественно белых кроссовках. Сзади стучали копыта лошадей, но я не оборачивался и даже не думал посторониться – лошади со своими седоками, одетыми в длинные жаркие сюртуки, скакали мимо, седоки злобно косились на индифферентного меня, лошади тоже смотрели с осуждением. Я поднимался на пригорки и спускался в лощины, шел узкими тропками сквозь заросли – гадкие серые белки скакали вокруг, думая, что я им что-нибудь дам. Я бы дал каждой из них хороший поджопник, но опасался, что прятавшиеся в кустах и наблюдавшие за мной американцы наверняка тут же выскочат, поднимут шум и потащат меня в участок за издевательство над скотинками. В том, что за каждым кустом сидел пытливый американец, я не сомневался. Как-то в диких полях Западной Вирджинии я бросил на траву окурок. И что же? Сразу, откуда ни возьмись, выскочил американец и начал орать, показывая пальцами на траву, в которой утонула недокуренная «Бакс» – самая дешевая сигарета из доступных в Западной Вирджинии. Откуда выскочил этот красномордый урод в идиотских широченных шортах, я и вообразить не мог. Вокруг было чистое поле с пятнистыми коровками, дальше, ближе к горизонту, – шоссе, моя машина, и все. Точно, лежал, гад, в траве и ждал, когда я нарушу какое-нибудь ихнее правило. Ждал, чтобы меня прищучить и содрать штраф. Или просто покуражиться.
