Мы ехали молча, поднимая колесами пыль, но в салоне было чисто и прохладно. Мы свернули на узкую, почти с наш «бугатти» по ширине, дорогу. Проехали деревню или, может, кибуц — я не обратил внимания. Я нарочно перестал соблюдать все, чему учил меня отец: не читал табличек, не делал для себя заметок, не засекал по спидометру, сколько километров мы проехали, не составлял в голове аббревиатур, чтобы лучше запомнить, куда мы свернули… Я злился на отца и их с Габи сумасбродные выдумки. Он предал меня — так и я его предам. Что это за подарок на бар-мицву? Подарок должен радовать, а не пугать!
— Хочешь домой, а?
— Нет!
Но это я буркнул сквозь зубы, и Феликс взглянул на меня и замедлил ход, готовый вот-вот застыть посреди дороги в ожидании.
Слушай, сказал я себе самому. Тебе сейчас нелегко. Ты вот-вот сдашься. Но потерпи еще чуть-чуть. Тебе пришлось пережить серьезное потрясение. Ты, конечно, напуган — но, с другой стороны, ничего страшного с тобой не произошло. Ты едешь на самой прекрасной машине в мире. Ты ешь ананас (кажется) с позолоченной тарелки. Этот Феликс может показать тебе чудеса, каких никогда еще не доводилось видеть мальчишке твоих лет. Настоящие чудеса, а не те, которые ты сам себе нафантазировал. Так что прекрати ныть. Улыбнись. Не обязательно быть героем, будь собой, как советовала тебе Габи в письме.
Иногда я проводил с собой такие терапевтические беседы. Для них имелся специальный голос, настойчивый и грубый, правда, внутренний, и говорить приходилось короткими энергичными фразами, похожими на пароли или отчеты по рации. Иногда помогало.
Факт.
Я потянулся — в этой машине можно было спокойно вытянуть ноги во всю длину. Набросился на бутерброд, осторожно попробовал ананас, и вкус его растекся по языку. Я расправил плечи. Начал даже насвистывать, чтобы окончательно успокоиться. Могу сказать точно — после этого ананаса что-то во мне переменилось.
Феликс молча вел машину. Время от времени он бросал на меня в зеркало задумчивый взгляд — точно спрашивал себя, не обманул ли его мой отец и действительно ли я достаточно взрослый и смелый для того, что он задумал. Я уверенно посмотрел на него. Как отец учил: уверенный взгляд — основа безопасности. Это как поиграть мускулами. Очень полезный прием для тощего и невысокого мальчишки вроде меня. Даже на Феликса подействовало. Он улыбнулся, и я улыбнулся в ответ. Он нажал на какую-то кнопку, и прямо надо мной медленно открылся люк, и я увидел сверху голубое небо. Ну, про «впервые» вы уже и так все поняли.
Воздух снаружи был ласковым и теплым. Я без спросу включил радио, оттуда раздалась американская музыка, и я почувствовал себя американцем. Скорчил соответствующую рожу. Феликс захохотал, закинув голову. Ну вот, наконец-то нашелся взрослый, которого я могу рассмешить!
— А у нас есть «амбер пульман», — крикнул я Феликсу.
— О! Фантастический авто! Мотор в шесть цилиндров, а?
— Да! И такой же черный.
— «Амбер пульман» всегда черный! Только черный!
Вообще-то у нашего крылья с белыми полосами. Потому что его сделали в Англии во время Второй мировой войны. Для маскировки улицы были затемнены, поэтому машине и нарисовали эти полосы, чтобы прохожие могли различить ее в темноте.
— Отец нашел ее на свалке! Еще до того, как я родился.
— На свалке? Как «амбер» оказывался на свалке?
— Отец думает, он принадлежал британскому офицеру времен мандата, может, тот ехал пьяный и разбил его.
— Йес, сэр! Очень может быть! Британцы любили выпивать! Джонни всегда пьян!
— Мы с отцом чиним ее каждый вторник.
Тут я осекся. Чинили. Когда-то.
— Это да! Это важно! Такой авто надо чинить все время! Вы часто поезжаете на этом авто?
— Да… Но только по двору. До забора и обратно. Папа боится на ней выезжать.
Боялся. Ездили. Чинили. Все в прошедшем времени.
— Мы зовем ее Жемчужиной.
Звали. Отец звал. «Пойдем, Нуну, наводить блеск на нашу Жемчужину». И мы брали ведро, и тряпки, и особое мыло — детский шампунь и намывали ее до блеска. И целыми часами возимся с ней, изредка перекидываясь словом-другим, а потом заводим ее и вслушиваемся в урчание мотора, как в музыку. Как отец умеет играть на этом инструменте, как Жемчужина слушается его, мягко, будто колеса у нее из бархата, проезжая свои три метра до ворот и обратно! Как-нибудь мы не пожалеем денег и пригласим к ней Роджера из Нагарии, главного специалиста по старым машинам, пусть поменяет ей тормозные шланги.
От этих воспоминаний я опять раскис. Сколько мы в нее вложили! Однажды даже побывали в Тверии у коллекционера, чтобы купить ей специальные шины для езды по пустыне. Но теперь все это в прошлом. И по сей день меня терзает раскаяние. Отец, кажется, постарел на десять лет, когда ему пришлось с ней расстаться.
— Но почему вы не съездите на своем авто по улице? По дороге? — не мог взять в толк Феликс.
— Отец говорит, что негоже такой машине ездить по жалким иерусалимским улицам. Во дворе ей хорошо, там она под присмотром.
— О! — усмехнулся Феликс. — «Амбер» может ехать даже по пустыне! А Иерусалим, выходит, ему опасно?
— Не знаю.
Мне тоже иногда казалось странным, что наш «амбер» никогда не выезжает со двора. Во дворе он был будто в клетке. Маутнер вот не побоялся на нем выехать, хотя и не умел — в первый же раз, выбравшись за город, не справился с управлением и перевернулся. Соседям Маутнер рассказывал, что как только выехал на шоссе, машина взбунтовалась, как живая, неслась вперед, как он ни жал на тормоза, на этой машине лежит проклятие, уверял он, а отец только горько улыбался, будто заранее знал. Даже вспоминать больно. Маутнер продал Жемчужину торговцу подержанными автомобилями, и с тех пор мы ничего о ней не слышали. И между собой не говорили о ней. Умерла так умерла.
— А это «бугатти», — снова заговорил Феликс. — Ты не слыхивал про «бугатти»?
Пришлось признаться, что нет, не слышал.
— Во всем мире есть только шесть таковых машин, их делает один гений, творец, его зовут Этторе Бугатти, итальянец и француз. И каждый авто — его особый проект. Специаль!
Я молча оглядывал произведение искусства, в котором мне выпала честь оказаться.
— И он, Бугатти, сам решает, для кого продает каждый авто из шести. И он решал: «бугатти» подходит только для короля! И первый «бугатти» продавал королю Каролю из Румынии, и я еще видел, как он выезжал!
— А этот автомобиль? Он тоже какого-нибудь короля?
— Этот? Этот авто — короля Файерберга Второго! Специаль для Феликса этот авто доставляли в страну. Месяц он плыл на корабле в Израиль! Большой путь!
— Для меня? — растерялся я. — Ты привез эту машину для меня?
— Ну, ну, прошу извинения: это не в подарок. Это только для сегодня. Для того чтобы было прекрасно. Чтобы делать нашу экскурсию специаль!
