надо благодарить за бдительность, но и наших юных помощников. Надёжная смена подрастает.
Я понял, в чём дело, и говорю:
— Товарищи, учения - это правильно! Только ваши обезьяны стёкол наколотили, как настоящие хулиганы. Мы никому ни о чём не расскажем, но вы тоже примите меры!
Полковник вытер с лица остатки пудры и ответил:
— Очень правильное замечание! В последнее время мы беспощадно боремся с перегибами и вспоминаем, чему нас учили те, кто стоял у истоков. Нас учили быть внимательными и вежливыми. И не случайно тем, кто об этом забыл, дают по шапке. Чего бы мы стоили, если бы только ломали через колено! Мы ведь не медведи, верно?
— Никак нет! - ответил Мишка по-военному, как в кино.
— С вопросом об издержках мы разберёмся, - сказал полковник. - А вас, ребята, премируем за бдительность. Глядите и дальше в оба!
И протягивает нам с Мишкой денег разом на шесть порций мороженого. Я подумал, что медведи, конечно, хорошие звери, но люди, особенно такие, как товарищ полковник и капитан Воронов, конечно же, лучше самого лучшего медведя.
— Спешите, ребята, а то на слонов опоздаете! - сказал капитан Воронов и прибавил: - проводи, Сорокин!
Мы с Мишкой вернулись в зрительный зал и стали смотреть продолжение со слонами и с девушкой, у которой столько разноцветных пуделей.
Потом, когда мы теплым вечером пошли по домам, я думал о том, чем люди лучше обезьян или медведей. Людьми вообще быть гораздо интереснее, чем зверями. Зверями быть скучно. Самый счастливый зверь только ест, спит и немножко играет, а в остальное время сидит и не знает, чем заняться, потому что ничего не умеет и не понимает.
На нашей улице нам с Мишкой встретился милицейский фургон, выкрашенный в правильный синий цвет с красной полосой, а не в дурацкий канареечный. Жизнь, как говорится, возвращалась в колею.
На следующей неделе моего папу вызвали на работе в бухгалтерию, то есть в кабинет, где считают деньги - кому сколько должны зарплаты или премии. Папе сказали, что он, оказывается, недополучил немного премиальных денег, потому что затерялась бумажка с приказом. Папа удивился. Ведь он очень внимательный, любит во всём порядок и по арифметике и другим предметам, где нужно считать, всегда учился на отлично. Папа быстро подсчитал, что ему ничего не должны, и стал объяснять бухгалтеру и начальнику, что они сами ошиблись. Но какой-то особый заместитель начальника по фамилии Сыроегин убедил его, что решать эту задачу можно, пожалуй, по-разному, а деньги лучше взять, чтобы не создавать заторов. Папа обрадовался, потому что этой премии хватило покрыть расходы на разбитые стёкла и ещё хватило на два одеколона - мужской и женский - и на четыре порции мороженого.
Мишкиной маме пришёл почтовый перевод от какого-то родственника или знакомого, плавающего по Северному морскому пути. Родственник по фамилии Жарьвалуй просто так решил ей сделать приятное и прислал немного денег на хозяйство. А Петя Ершов рассказал нам, что его маме вернули облигацию, которую она забыла на старой квартире. То есть она и не помнила, что забыла эту облигацию, но гражданка, назвавшаяся племянницей новых жильцов, клялась, что эта облигация точно ершовская, а им, Грибачёвым, чужого не надо. Самое удивительное, что облигация оказалась выигравшей, и ершовская мама тоже осталась не в накладе из-за обезьян, о которых мы с Мишкой, конечно же, никому ни слова не сказали.
А мы с Мишкой ещё в воскресенье зашли в кафе ‘Аэлита’ и наелись мороженого на всю премию, полученную за бдительность. Мы представляли себе, что снялись в прогремевшем по всем экранам фильме или сделали ещё что-нибудь замечательное и как раз принимали поздравления. Нам было очень приятно, только наутро оказалось, что я немножко простыл от такого изобилия. Но это не беда. У меня почти не болело горло, зато начался бронхит, которого я совсем не боюсь. Я всю неделю узнавал у Мишки уроки, честно делал их, а потом читал интересные книги, пил ромашковый вкусный отвар и думал о том, что правильно угадать будущее не под силу даже самому смелому воображению.
Как мы с Мишкой приобщились к истории
Однажды мы с Мишкой гуляли после школы. Падали осенние листья. Стояла настоящая золотая осень, о которой пишут стихи и диктанты. Хотя чаще осенью бывает, что зарядит на весь день дождь. Или небо и без дождя как чернильница. Или светит солнце, но уже холодно да ещё поддувает ветер, хоть натягивай шапку с ушами. Но в этот день солнце грело, ветерок ронял потихоньку листочки, и хотелось идти вдоль по длинным бульварам.
Так мы с Мишкой шли куда попало, как в стихотворении, пока не решили, что время поворачивать назад и делать уроки. Мы сели на лавочку, чтобы посидеть немножко. Ведь это только гуляющие под руку старички и старушки или мамы с маленькими детьми говорят: ‘Вот сейчас мы пойдём домой!’ - и поворачиваются на месте, как солдаты.
На лавочке уже сидел с газетой гражданин в сером пальто и шляпе, но мы и не думали ему мешать. Мишка стал рассказывать о том, как Софья Власьевна, когда я болел, по ошибке отчитала Карасёва вместо Пескарёва, потому что Пескарёв, как говорится, и в ус не дул, а у Карасёва вечно красные уши. Тут мы разговорились о том, какие же хитрые бывают вражеские шпионы и как просто иногда ошибиться, подумав плохое о хороших людях - как тогда на даче. Гражданин услыхал нас и спрашивает:
— Вы, ребята, видали настоящих шпионов?
— Видали, - говорю я.
— И даже ловили, - прибавил Мишка.
Мне стало за него неловко: мало того, что хвастается, так ещё гражданин решит, что Мишка врёт.
У гражданина из-под шляпы виднелись коротко подстриженные седые волосы, а лицо было печальное, с молодыми глазами.
— Мы не врём! - сказал я поскорее. - Просто не можем рассказать всего, что с нами было.
— Понимаю, - ответил печальный гражданин. Он посмотрел на падающие листья и прибавил:
‘Не всё ли равно, - сказал он, - где?
Ещё спокойней - лежать в воде…’
— Это стихи такие? - спросил Мишка, хоть всякому было бы ясно, что это стихи.
— Да, это старые стихи, - подтвердил печальный гражданин. - Из прошлой жизни.
— Из прежней, что ли? - переспросил Мишка, ведь недавно мы слышали в кино, как один парень, чуть было не попавшийся к бандитам и шпионам на удочку, пообещал распрощаться с прежней жизнью, то есть исправиться.
— Из той жизни, которая была давно, ещё до войны, - объяснил печальный гражданин. - До войны я читал и помнил много
