не то что преградить ему путь. Лишь опустили глаза, избегая пронизывающего взгляда Безгласного. Даже входя в комнатукоролевы, Крат-ак-Халь не снял тюрбана, и не открыл лица.
Вдовствующая королева недавно отметила свой двадцатитрехлетний день рождения. Празднование было скромным, не чета её восемнадцатилетию или рождению второго принца. Жизнь дворца стала заметно более тусклой со дня смерти короля. С того дня, как она получила звание регентши при своем старшем сыне, а вошедший сейчас к ней человек стал фактическим правителем Джезъяна. Она ненавидела и боялась предводителя Безгласных. А он, читая её, как открытую книгу, был пренебрежительно спокоен и учтив до тошноты.
Королева сидела на расшитых подушках у низенького письменного столика. Шелковая лента, ранее перевязывавшая свиток, смятая валялась на полу.
«Ваше величество» — Крат-ак-Халь поклонился.
— Что за нелепицу ты подсунул мне на этот раз, Крат-ак-Халь? — королева толкнула пальцем лежавший перед ней свиток. — Какие документы ты намерен выдавать? Кому, зачем?
«Это делается для блага народа Джезъяна, Ваше Величество. Мы должны знать, сколько у вас подданных. Это облегчит сбор податей, и будет полезным при призыве юношей на воинскую службу».
— Женщины не платят подати и не несут воинскую службу. Этот эдикт бесполезен.
«Многие женщины в Джезъяне имеют свое дело — торгуют, шьют, держат питейные и увеселительные заведения. С их доходов, в отличие от доходов мужчин, не взимаются налоги. Я хочу это исправить. В этом суть».
— Я знаю, в чем суть. В том, что ты не джезъянец! Для тебя не имеют значения наши традиции, наши обычаи. Ты перекраиваешь мир так, как сам считаешь нужным!
«Вы не правы, Ваше Величество. Я родился и вырос здесь. Я джезъянец больше, чем некоторые из ваших придворных. Пока они пекутся о своих кошельках, я забочусь о народе этой страны».
— Пока был жив король, никто не смел рушить уклад, созданный столетиями. Безгласные всегда были опорой трона, его защитой, а теперь? Теперь трон лишен и короля, и опоры. А народ этой страны, благодаря тебе, ненавидит меня.
«Наше братство всегда было и будет опорой этой страны. И народ любит вас, Ваше Величество. Разве не ваша подпись стоит на указах обосвобождении от налогов семей, где больше трех малолетних детей? А указ об отсрочке от службы для единственных сыновей? Народ видит это, и ценит. Вас народ должен любить. А бояться должен меня. В этом равновесие власти».
— Изобретенные тобой указы не сказываются на увеличении казны! И, кроме того, ослабляют государство, внося сумбур в людские головы!
«Казна пополняется, как положено. Что касаетсягосударства, то оно тем крепче, чемсчастливее его народ».
— А как насчет моего счастья? И счастья моих детей?
«Вы плохо кушаете? Или ваши дети и придворные ходят в лохмотьях?».
— Ты унижаешь меня, заставляя выпрашивать у тебя деньги, хозяйка которым — я!
«Ваше величество, в отказе от пышных празднеств нет ничего унизительного. Эти деньги принесли пользу, на них закупили зерно. Засуха этого года в Джезъяне может быть пагубна для людей. Счастье правителя — в его народе».
Крат-ак-Халь подошел к столу, нагнулся, развернул пергамент и прижал сверху мраморной фигуркой ящерицы. Открыл чернильницу, аккуратно взял с подставки павлинье перо и протянул его королеве. Она с неприязнью следила за его действиями.
«Извольте подписать эдикт, Ваше Величество».
Королева, кусая губы, приняла перо, обмакнула в чернильницу, вывела на пергаменте свое имя и раздраженно бросила перо на стол.
— Я знаю, это ты убил короля, — прошипела тихо, чтобы не услышали стоящие у дверей воины.
«Нет, Ваше Величество. Королевский лекарь подтвердил, что его убила старость. И излишества».
Крат-ак-Халь помахал пергаментом, чтобы подсушить чернила, и свернул его. Отступив на шаг от стола, почтительно поклонился королеве, повернулся и быстрым шагом направился к дверям.
— Настанет день, когда мои дети вырастут. А тебя настигнут старость и смерть!
Крат-ак-Халь замедлил шаг, чуть обернувшись на её слова. В голубых глазах мелькнула улыбка превосходства.
«Вынужден вас разочаровать, королева. Вынужден вас разочаровать…».
Глава 13
Вернувшийся с рынка Жунбар принес новости.
— Людей переписывают. Всех подряд. Понятно бы, мужеского полу. Так ведь и баб, и детей.
Нира, выкладывающая из корзины продукты, подняла на него недоумевающий взгляд.
— Зачем?
Жунбар пожал плечами.
— По слухам, хотят пересчитать всех жителей Джезъяна. Но торговцы не верят, говорят что-то про новые подати.
— С баб-то какие подати? — хмыкнула Нира.
— Во-во, — рассмеялся Жунбар. — На рынке купцы шептались, куда бы быстрее своих жен и дочерей вывезти. А куда их вывезешь? На границе все одно переловят.
Гилэстэл, вышедший к колодцу умыться, услышал последнюю фразу.
— О чем это ты?
— Перепись, говорю, затеяли джезъянские власти. Указ вышел. Со вчерашнего дня по домам писцы со стражей ходят, списки составляют, кто есть кто и где живет. И таблички именные выдают каждому. Даже детям.
Гилэстэл насторожился.
— Та-ак. Только этого нам не хватало.
Зачерпнув пригоршнями воды из ведра, князь плеснул себе в лицо. Недовольно фыркнул, поднял ведро и опрокинул на себя. Вытащил на колодезном журавле еще одно ведро, и снова окатил себя ледяной водой, крякнув и встряхнувшись.
— Мы ж не местные. К нам-то какое отношение их затея имеет? — глядя на мокрое озабоченное лицо князя, спросил Жунбар.
— Самое прямое, — загладив назад волосы, ответил Гилэстэл. — Очень уж своевременная мера. Сдаётся мне, это по нашу душу…
— Ради вас двоих всю страну на бумагу переложить?! Не много ли о себе думаете? — Жунбар одарил князя ехидным взглядом.
Но тот уже не слушал, быстрым шагом направившись в дом. Обернувшись на пороге, позвал:
— Нира! Я займусь Астидом, а ты принеси поесть в мою комнату через час.
Нира послушно кивнула, а Жунбар недовольно прищурился.
— Гонору-то, как у дашана! Если б не его деньги, сам бы себе харч варил. Так, сестра?
— Дров наруби, балабол! — неожиданно резко прикрикнула на него Нира. — Печь словами не разогреешь.
Жунбар кисло сплюнул и направился к куче сухих ветвей в углу двора, по путиподобрав топор.
Гилэстэла очень обеспокоила услышанная новость. Он был почти уверен в причинахэтого указа. Следовало как можно быстрее поставить Астида на ноги и покинуть Джезъян. Полуэльф бросил из-за косяка взгляд на Ниру, хлопочущую у печи. Её он тоже заберет с собой. Уговорит, выкраст, купит. Но она уедет с ним.
Астид встретил князя сонной улыбкой.
— Ваша светлость…
— Сильно болят? — вместо приветствия спросил Гилэстэл, указав на перевитые бинтами ноги Астида.
— Терпимо. А вот чешутся просто невыносимо.
— Нам придется ускорить твое выздоровление.
— Что-то случилось? — озабоченно приподнялся на локтях Астид. Его плечо почти зажило, и хотя с
