и она осела к его ногам.
Князь несколько секунд бесстрастно смотрел, как девушка, упав, истекает кровью. А затем, не сводя с неё глаз, вытянул ладонь с растопыренными пальцами в сторону убийцы. Пальцы резко сжались в кулак, и Нойджет, поддернутый в воздух, завопил от боли. Его корёжило и мотало, кости ломались с мерзким хрустом, словно ветки. Остальных разбойников постигла та же участь. Крики огласили ущелье. В унисон воплям умирающих подвывал Жунбар, лицезреющий эти ужасные казни и судорожно исторгающий наружу содержимое желудка.
Крики звучал недолго. Исковерканные, поломанные тела разбойников попадали на камни бесформенными мякишами.
Гилэстэл опустил руку и, обходя тела, направился к Нире. Она еще жила, когда он, постоявнад ней, поманил Астида.
— Подай мне колбу из сундучка.
Астид принес ему стеклянный сосуд в ивовой оплетке. Гилэстэл выдернул пробку, присел и подставил горлышко к ране на горле Ниры. Полукровка отвернулся, не желая смотреть, как алая струйка сочится по стеклянному краю, петляет в ивовых ячейках и стекает на пальцы Гилэстэла. Наполнив колбу на две трети, Гилэстэлвоткнул пробку на место, вытер пальцы и сосуд о новое платье Ниры. Несколько негромких слов — и колба в руках князя покрылась инеем, запарила холодом на жаре.
— Упакуй, — передал сосуд Астиду.
Протянув руку, полуэльф коснулся волос над побелевшим лбом Ниры, провел по ним ладонью. Её веки дрогнули в последний раз, глаза закрылись. Гилэстэл вытащил из кошелька на поясе монету, повертел её в пальцах.
— Я предложил тебе время. Ты предпочла деньги.
И князь вложил «орлик» меж приоткрытых, уже мертвых, губ Ниры. Затем выпрямился, развернулся и твердым спокойным шагом направился к лошадям.
— Живи с этим, — бросил сквозь зубы, проходя мимо трясущегося Жунбара, не удостоив его и взглядом.
Полуэльфы вскочили на коней и покинули ущелье, ни разу не оглянувшись.
Ехали остаток дня на восток, не перебросившись ни словом. К ночи добрались до небольшого города, успев пройти в ворота до их закрытия. Остановились на постоялом дворе на окраине, и, купив лепешек, сыра и вина, расположились в отведенной комнате.
Гилэстэл налил вина, медленно выпил. Астид вздохнул, глядя на сгустившуюся за окном темноту.
— Зачем вы убили её?
— Это сделал не я! — сверкнул на него глазами Гилэстэл.
— Вы, — тихо парировал Астид. — Чужими руками, но вы.
Гилэстэл опустил взгляд и отвернулся.
— Я сожалею, — почти неслышно произнес он после долгого молчания.
— О ней?
— О слабости, которой поддался. И меня снова предали, Астид. И вновь это сделала женщина.
— Вы имеете в виду…
— Свою мать. Сначала она. Теперь Нира. Они даже похожи внешне. Мать была до смерти влюблена в отца. Нира — в деньги.
— Что плохого в деньгах? — Астид пожал плечами.
— Ничего, — повернулся к нему Гилэстэл. — Если не превращать их из средства в цель.
— Вы говорили, она могла стать подспорьем для вас.
— Не могла, как выяснилось. Сколько бы я ей не платил, всегда мог найтись кто-то более щедрый. Нельзя бороться за идею за деньги, Астид! И ты, и Ригестайн разделяете мои взгляды, поддерживаете мои стремления не из-за богатства, комфорта или роскоши. У вас есть убеждения. Ею двигала только алчность. Разительное отличие от брата. О, как он был прав! Алчность — порок, который обходится дороже остальных. Мы еще не раз в этом убедимся.
