– это, конечно, тоже много. Но, может, я научусь сдерживать свою коварную природу? Это ж все она…
– Не сомневаюсь, но давай по делу. Нас интересует женщина, к которой ты присосался, и теннин, который приходил к ней несколько дней назад.
– Какой теннин? Впервые слышу! Я вообще не знаю, что такое теннин! Кто это? Что это?
– Четыре года сидеть будешь в лучшем случае, – невозмутимо пообещал Пилигрим. – Видишь? Год ты упустил. И так буду по году накидывать за каждую глупость.
От возмущения хихитун так широко распахнул выпученные глаза, что Рада даже испугалась: а не выкатятся ли они? Но глаза были закреплены неплохо, а скандалить Какатик не решился. Должно быть, сообразил наконец, что подставился. А ведь он мог бы и вовсе сбежать, когда понял, что в дом вошел градстраж… Но тогда ему пришлось бы отпустить такую выгодную жертву. Он предпочел просто затаиться, надеясь на удачу, и теперь ему предстояло расплачиваться за жадность правдой.
Он и сам это понял. Хихитун закутался в тряпки, изображая побитого и униженного, но молчать не стал.
Нину Голубкову он обнаружил случайно – на улице увидел и сразу почуял, что кто-то из сильной нечисти подточил ее душу. Какатик решил воспользоваться этим. Теперь он по привычке во всем винил свою коварную природу, но Рада не сомневалась, что он изначально искал в тот день нового донора.
Он последовал за Ниной в этот дом. Тогда квартира над ней была занята, но с подачи хихитуна жильцу прилетела пробка от французского шампанского прямо в лоб. Хозяин отправился на лечение и реабилитацию, а Какатик без сомнений вселился в освободившиеся хоромы. Он устроил тут милый его сердцу свинарник и получал энергию от мелких пакостей всем, кто случайно оказывался рядом с Ниной.
Произошло все это не так давно, около месяца назад, и сначала хихитуну никто не мешал. Он чувствовал связь Нины с кладником, но на эту связь не посягал, крал по чуть-чуть, ему не нужны были серьезные враги. А другая нечисть рядом с Ниной и не появлялась – до тех пор, пока не приехал теннин.
Какатик почувствовал его издалека, просто как духа воздуха, потому что с йокай он прежде не сталкивался. Но ему достаточно было и того, что перед ним возможный естественный враг. Он решил отпугнуть потенциального противника, хихитун в честных драках никогда силен не был.
Однако теннин не испугался. Это Нина думала, что Канзабуро-сан побыл у нее в гостях и уехал. Он, покинув ее квартиру, направился на этаж выше – туда, где чувствовал присутствие нечисти.
Вот только, увы, начать битву он не решился. Агрессия была для него даже менее свойственна, чем для Какатика.
– И что, он просто позволил тебе красть энергию и дальше? – не выдержала Рада, до этого в разговор не вмешивавшаяся.
Хихитун злобно зыркнул на нее, потом покосился на Пилигрима и решил, что хамить по-прежнему опасно.
– Нет, он хотел, чтобы я ушел. Я ему сказал, что не могу уйти, потому что меня держит моя коварная природа, которой я, слабый и несчастный, сопротивляться не могу.
– А он что?
– Денег мне предложил.
Если бы Канзабуро-сан был из местных, он бы знал: достаточно сообщить о загулах Какатика в градстражу, и проблема решится сама собой. Но местным он не был и надеяться мог только на себя.
На деньги хихитун как раз согласился. Он и сам понимал, что задержался рядом с Ниной, действовал слишком нагло, ему нужно побыстрее заметать следы. А деньги – они нелишними будут, с их помощью можно новую жертву подманить.
– Но я ж не дурак – с банками связываться! – горделиво объявил Какатик.
– Верно, ты по другой причине дурак, – кивнул Пилигрим. – Ты у него наличку потребовал?
– Да, и он сказал, что все привезет!
Сумма, которая была для Какатика пределом мечтаний, для теннина мало что значила – особенно по сравнению с продажей хагоромо. Он бы расплатился с этим мелким вымогателем сразу, но время было вечернее, банки не работали. В итоге договорились, что Канзабуро-сан приедет на следующий день и все отдаст.
Но он так и не вернулся.
– Прошу заметить – я его не трогал! – заявил хихитун. – Вы это записываете? Если записываете, так и запишите: не трогал. Я вообще никого не трогаю. Только энергию. Но это моя природа.
– Да поняли уже, – отмахнулся Пилигрим. – Ты видел, куда он направился отсюда? А ты видел, я не сомневаюсь. Ты собой бы не был, если бы не следил из окна.
– Следил. Но исключительно ради собственной безопасности! Мне нужно было проверить, не вызовет ли он градстражу.
– А он?
– Такси вызвал. И уехал. Все, я его больше не видел!
– Один уехал? И больше ничего не случилось?
– Нет!
И вот тут Какатик себя выдал: ответил слишком быстро, отвел взгляд. Наверно, ему казалось, что в одном коротком слове ложь распознать невозможно, особенно когда ее не ожидают. Только зря он так. Рада мгновенно заметила подвох, а уж Пилигрим и подавно.
– Серьезно, ты сейчас сбрехать решился? – удивился градстраж. – А зачем? Последняя попытка: что случилось перед отъездом теннина?
– Н-ничего… Ничего не случилось!
Это и правда было странно. Рада не могла представить, почему хихитун вдруг решил спрятаться за враньем. Нормально же все шло!
Пилигрим тоже не понимал этого. Но допросы он проводить умел, это чувствовалось, он и хихитуна быстро расколол. Вот и сейчас Рада ожидала, что он снова запутает собеседника в паутине слов и вернет к честной истории.
А вышло иначе.
Градстраж резко подался вперед, перехватил хихитуна за шею и без труда вытащил из груды тряпья. Он поднял Какатика над полом, и, как бы тот ни извивался, освободиться у него не получалось.
Это было неправильно… сразу по многим причинам. Это было неправильно для градстража, потому что инструкция предписывала им действовать иначе. Это было неправильно для Пилигрима, потому что он никогда не проявлял такой агрессии. И это было неправильно для ведьмара, потому что ведьмары обладали обычной человеческой силой, а Пилигрим уже вышел за ее пределы. Не первый раз, если задуматься.
Понятно, что он устал после долгого дня – сначала была драка, потом использование магии… Но это же не повод так срываться! Взгляд его металлических желто-зеленых глаз в этот миг показался Раде совсем звериным, она застыла в растерянности, не зная, как быть.
Но если она просто была напугана, то Какатик мгновенно пришел в ужас. С минуту он извивался в стальной хватке градстража, как истеричная гусеница, а потом безвольно
