– Тогда пойдем в кино.
– В кино? – Я засмеялась было, но потомсогласилась: – Сто лет не была в кино.
Уславливаясь с ним о месте встречи, я спохватилась:
– Алик, а откуда ты узнал мой домашний телефон?
– А мне его… Вера Александровна… – Он замолчал,поняв, что проговорился.
Ах, эта Иркина мамаша! Наверняка позвонила ему сразу жепосле моего ухода и сказала, что я им интересуюсь. Старая сводня!
В «Авроре» шел «Пятый элемент» с Брюсом Уиллисом. Я обожаюБрюса Уиллиса, фильм мне очень понравился, только надо было взять с собойДашку.
А когда мы вышли из кинотеатра, лил страшный дождь, иникаким зонтиком от него было не спастись. Конечно, на встречу с Аликом янадевала свои собственные вещи, с сестрой не будет проблем, но все равно, былоужасно жалко туфель. Мы жались в подворотне вместе с такими же горемыками. Небозатянуло основательно.
– Что же делать? Ноги уже мокрые.
– Пойдем ко мне, – предложил Алик. –Обсохнем, согреемся, а потом дождь пройдет, я тебя провожу.
Не знаю, почему я согласилась, не хотелось его расстраиватьотказом. Конечно, зонтик сразу же вывернуло ветром, от него не было никакоготолку. Оба мы промокли. Почему-то мне казалось, что у Алика дремучая,захламленная квартира и света вечно мало, потому что двор-колодец, но, войдя кнему, я приятно удивилась. Просторная прихожая и комната, куда пригласил меняАлик, была довольно светлая. Очевидно, это была его комната, тут он работал ипроводил много времени. Одна стена вся была занята стеллажами с книгами. Тамбыло много словарей, – понятно, они нужны для работы, а вот ихудожественная литература, собрания сочинений, причем издания старые, собранныеявно не Аликом. На письменном столе у окна стоял компьютер, рядом принтер, всеновое и довольно дорогое. В комнате был не то чтобы идеальный порядок –все-таки живет мужчина, – вон и занавеска в одном месте провисла, икартина перекошена набок, но в целом вполне прилично, и находиться в ней былоприятно. Стоял в углу телевизор, правда, без видеомагнитофона, зато отличныйпроигрыватель и коллекция лазерных дисков. Как видно, Алик оборудовал этукомнату по собственному вкусу и живет в ней, должно быть, и спит здесь же, надиване. В комнате было прохладно, сырой воздух проходил в раскрытую форточку. Явсе-таки успела промочить ноги, и теперь меня передернуло. Алик принесоткуда-то калорифер и теплый плед.
– Посиди так, согреешься. Вообще-то тебе надо выпить, ато простудишься.
– Нет-нет, лучше чаю!
Не хватало еще пить в незнакомом доме, а вдруг я опьянею, ичто потом?
Алик понял, вернее, прочитал мои мысли, покраснел и ушел накухню. Он заварил какой-то очень вкусный кофе, принес тосты и сыр, причем самсъел только маленький кусочек сыра, а я хрустела тостами вовсю. От кофе яприободрилась, в комнате стало теплее, под пледом было ужасно уютно. Алик тактрогательно обо мне заботился, – словом, было очень приятно сидеть в этойкомнате и никуда не хотелось уходить. Алик поставил тихую ненавязчивую музыку,а сам развлекал меня приятной беседой. Он рассказывал что-то смешное, я слушалаи вдруг заметила, как он переменился. Передо мной сидел не больной затравленныйчеловек, каждую минуту ожидающий каких-нибудь унижений и неприятностей, аспокойный, довольно уверенный в себе, остроумный собеседник.
«Еще бы, – подумала я, – ведь он здесь у себядома. Никто не выскочит из-за угла с ножом, не обзовет никак, не наорет простотак, потому что плохое настроение. Здесь он не ждет никакого подвоха, здесь онтакой, какой есть на самом деле».
Тут я поняла, что раз Алик такой при мне, то, значит, он мнедоверяет, не ждет никаких гадостей, и мне стало совсем хорошо.
«Какой он славный!» – невольно подумала я и улыбнулась.
– Ты что?..– Он прервался на полуслове и заглянул мне вглаза.
Мне стало неловко – лежу тут перед ним на диване, ещеподумает не то. Я встала, прошлась по комнате, потрогала книги, потом остановиласьперед бронзовыми часами, они стояли на специальном столике.
Часы были старинные, очень красивые. Они не ходили, но какпредмет интерьера были великолепны.
– Потрясающая вещь!
– Это часы моего отца, вернее, деда, – с гордостьюответил Алик, – фамильная реликвия, конец восемнадцатого века.
Я поскорей отвернулась, чтобы он не видел моего лица.Говорила же мне Иркина мать, что не было у него никакого отца, точнее, былгде-то там, но Алик его никогда не видел. Наверное, заморочили ребенку головуеще в детстве, придумали какого-то папу – полярного летчика или военногоморяка, вот он и верит, что его папа геройски погиб, когда он был еще совсеммаленький. Но все-таки в тридцать лет пора бы и прозреть, а впрочем, какое мнедело? А Алик уже рассказывал, что его дед по отцу был из дворянской семьи и всвое время у него было много всяких антикварных вещей, но часть мебели сожгли вблокаду, картины сменяли на еду, у отца остались только большие, на которые вто время никто не позарился, а часы стояли на шкафу, до них добраться сил ни укого не было, так и уцелели. И отец подарил ему эти часы на тридцатилетие.
«Как складно врет! – с тоской подумала я. – Хотянет, не врет, это он все придумал и сам в это поверил. Все-таки как-то этонехорошо, неприятно слушать. И откуда он взял часы? В комиссионке купил? Они жежутко дорогие».
– Значит, эти часы у тебя недавно?
– Ну да, Алик улыбнулся, – мне же тридцать летбыло в феврале, я говорил, мы с твоей сестрой в школе вместе учились.
Ах да, я вспомнила, что сестра не знает никакого толстогоАлика, вот теперь скажу фамилию, если и тогда она не вспомнит, значит, у Анькипрогрессирующий склероз.
Дождь кончился, я собралась уходить. Алик меня не удерживал.
– Еще не поздно, проводи меня только до метро, а там ужя сама.
Он опять согласился, не возражая.
После ухода своей гостьи Алик вернулся домой, тщательновымыл чашки, убрал все в пенал, унес плед, расправил помятое покрывало надиване, выключил калорифер и открыл пошире форточку, чтобы из комнатывыветрился запах ее духов. Он разобрал бумаги на письменном столе и убрал все вящик. Затем прошелся еще раз по квартире. Так, в другую комнату она незаходила, на кухню тоже, а была только в ванной и туалете. Он зашел в ванную –так и есть. На расческе остался золотистый волосок. Зачем она выкрасила волосы?Ну, эти женщины вечно экспериментируют.
После этого он поставил диск с фантазией ре-минор Моцарта.Фортепьянная музыка его не то чтобы успокаивала, а придавала ему сил. Он могслушать ее только в одиночестве, так сильно она на него действовала. Во времяэтой музыки он был беззащитен, совсем открыт, но зато потом внутренне собиралсяи мог противостоять неприятностям довольно успешно. Обычно ему вполне хваталоШопена или Шумана, но сегодня был особенный случай, вскоре ему потребуетсямного душевных сил, фантазия ре-минор – это сильнодействующее средство. Онпередвинул кресло так, чтобы из окна был виден его любимый цветущий каштан.Дождь прошел, и теперь каштановые свечки блестели, покрытые мелкими капельками.
