домашнем халате, шёлковом, расписном.
– Тебе надо помыться. Там, – он указал, – ванная и туалет, то есть уборная.
Марьяна приподнялась, но он остановил:
– Эй, подожди. Как тебя звать?
Вопрос прозвучал неожиданно хлёстко, как удар плёткой.
Марьяна усмехнулась:
– Зачем тебе моё имя? Зови меня Эй.
Он взглянул удивлённо, потом улыбнулся, обнажив два ряда крупных жёлтых зубов:
– Пожалуй, ты права: коротко, удобно.
– А мне тебя как называть? Или прислуге не обязательно?
– Называй меня господин или мой господин.
– Ишь ты, мой господин! Длинно и неудобно.
– А как удобно?
Марьяна даже не задумалась:
– Жаба.
– Что=о?! Я в Петербурге учился, русский язык знаю. Что ты себе позволяешь?! Я прикажу тебя выпороть!
– Да лучше уж сразу расстреливай. – Марьяна криво улыбнулась. – Ладно, не гимизи: жаба, по=нашенски, по=амурски, «сухая гроза». Это когда тучи, гром и молния, а дождя нету. На тебя похоже.
Капитан засмеялся:
– По ситуации – да, похоже. Но зовут меня Кэзуо, что означает «гармоничный человек». Ты понимаешь слово «гармоничный»?
– Как не понимать! Играют на тебе, как на гармони. То романс, то плясовую.
– Шутишь? Это хорошо. Ты была сестрой милосердия, я это понял по сумке с красным крестом, но почему ты стреляла по нашим солдатам?
– Я пойду в ванную.
Марьяна снова попыталась встать, но капитан не позволил:
– Пойдёшь, когда ответишь. Сёстры милосердия не должны стрелять. Почему ты это делала?!
– Не кричи. Я стреляла по врагам, защищая раненых. Вы не должны убивать пленных и раненых, но вы это делаете.
Кавасима не нашёл, что ответить. Махнул рукой: иди!
В ванной комнате имелся котёл, вмурованный в печь, топившуюся дровами и углём. Сейчас он был полон горячей воды. В белой металлической ванне тоже была вода, но холодная. Марьяна разбавила её кипятком, разделась, с наслаждением погрузилась в обволакивающую тёплую жидкость и закрыла глаза.
Думать не хотелось, но мысли против воли проскальзывали, одна неприятней другой. Этот «гармоничный человек» явно имеет на неё виды, причём самые простые. Попользуется, а потом в лучшем случае выбросит на улицу, в худшем – уничтожит. И неважно, каким способом. Марьяне доводилось слышать, что японцы очень вежливый и очень жестокий народ. Да она и сама увидела, как они закололи штыками совершенно беззащитных людей. Бедные парни!
Она не услышала, как вошёл капитан, почувствовала его пронзительно-испытующий взгляд и открыла глаза. Он стоял в изножье ванны и оценивающе разглядывал её обнажённое тело, покрытое прозрачной водой.
«Ну и пусть, – равнодушно подумала она, – всё равно к этому идёт, а там, глядишь, сложится удачно и можно будет сбежать».
О Мищенко старалась не вспоминать: что толку сердце терзать?
– Я принёс полотенце, – сказал наконец «гармоничный человек» и показал большое мохнатое полотнище. – А ты похожа на цветущую ветку сакуры.
Он пододвинул табуретку и уселся, по-прежнему не сводя с Марьяны глаз. Она ни одним движением не показала, что ей неприятно и просто стыдно.
– Хочу поговорить. – Марьяна пожала плечами: говори, кто против? – Ты умна и, конечно, поняла, почему тебя не убили там, на берегу. Но я не хочу, чтобы ты была обычной наложницей. – Марьяна удивлённо взглянула на неожиданно смущённое лицо японца. – Да-да, не хочу… Понимаешь, у меня в Японии есть жена, но оказалось, что она не может рожать. Развестись не могу, потому что мои родители, братья и сёстры, они все живут на её деньги. А я люблю детей! И хочу, чтобы ты родила мне ребёнка. Дочку или сына – всё равно. Ты очень красива, и ребёнок будет похож на тебя.
– А если на тебя? – усмехнулась Марьяна. – Ты, конечно, не обезьяна, но всё-таки?
– Если он будет зачат не насильно, а по согласию, он сам выберет красоту. Так мне говорила моя бабушка. Я не прошу тебя любить, будь хотя бы нейтральной. Умоляю: роди мне ребёнка! Ты будешь не в плену, а просто под надзором. Захочешь – выйдешь в город, у тебя будут деньги, чтобы купить, что пожелаешь. Только обещай, что не убежишь. А родишь – я тебя отпущу и денег дам. Ты будешь мусумэ.
– Это что за птица?
– Мусумэ – это временная жена. В Японии принято бедных девушек отдавать во временные жёны иностранцам-богачам, чтобы они накопили денег на обычное замужество.
– Занятно… Ну, насчёт того, что отпустишь, я, конечно, не верю, – медленно сказала Марьяна. – А не соглашусь, чё будет? Как поступит «гармоничный человек»?
– Плохо будет. Для тебя… и для меня тоже. Я отдам тебя солдатам.
Марьяна засмеялась:
– Очень гармоничное решение!
– Что делать, война…
– Русские с женщинами так не поступают.
– Все так поступают. Женщина на войне бывает более необходима, чем патроны или еда.
О! Вовремя японец напомнил о еде – у Марьяны немедленно скрутило желудок, она вспомнила, что в этот день ничего не ела.
– Я есть хочу, – заявила Марьяна и поднялась.
Стекающие по телу струйки воды, отражающие свет из окна, превратили идеальную фигуру в античную статую. У Кавасимы от восторга наполнился рот слюной, он всхлипнул, глотая, и поспешно развернул мохнатое полотнище. Марьяна благосклонно приняла его, обернула себя на уровне груди и ступила на пол.
– Я хочу есть, – повторила она, и капитан ринулся из ванной на кухню.
Марьяна приняла предложение стать временной женой. А что было делать? Лечь под ненасытных солдат и закончить жизнь в лучшем случае развалиной-шлюхой, а в худшем… Об этом даже думать не хотелось. Неет, ей 28 лет, она полна сил и ещё кое-что сумеет сделать на этом свете. А ребёнка родить – почему бы нет? Мищенко не хотел, он ей сам сказал об этом, а этот «гармоничный человек» хочет. Ну, подумаешь, японец, враг, так он сегодня враг, потому что война идёт, а вчера врагом не был и завтра, скорее всего, не будет, а ребёнок-то останется. Ещё один человечек! Вырастет, и у него… или у нее?.. будут дети, внуки, и во всех будет русская кровь. Её, Марьянина, кровь. Японцы будут с русской кровью! А что? Тоже неплохо.
Кавасима оказался неплохим «временным мужем». Марьяна поначалу приняла его равнодушно, однако страстная её натура быстро стала отзываться на умелые и неожиданно приятные призывы мужского естества, и однажды она ощутила стремительный прилив чего-то необъяснимого, прилив, завершившийся пронзающей всё тело молнией наслаждения.
– Запиши этот день, – сказала она Кавасиме. – День зачатия твоего ребёнка.
Крик восторга, который испустил «временный муж», стал восклицательным знаком, завершившим их ночной разговор. Кавасима осыпал поцелуями тело Марьяны, и они впервые не вызвали у неё брезгливости. Она лежала расслабленная, переполненная дотоле не испытанными ощущениями, которые даже не имели названия.
