со всей силы наступили на больную мозоль. Олег не замечает моей реакции, потому что раздраженно продолжает. — Знаю я таких недомужиков: прыгают из койки в койку, ответственности — ноль. Один пафос и папины бабки. Он же без них никто.
В целом, я с ним согласна, но почему-то меня все равно коробит от его слов. «Бабки» он выделяет особенно презрительной интонацией. Смотрит мне в глаза и продолжает немного спокойнее:
— Кто-то видео с вашей потасовкой в интернет слил, но ты не парься, я сразу же все подчистил. Вообще без проблем.
— Спасибо.
В сущности, мне все равно, увидит кто-то меня, ползающей по полу, или нет, но Олег сделал доброе дело, а за добрые дела принято благодарить.
— Красивая блузка, тебе к лицу. — Он делает еще один шаг ко мне.
Я физически чувствую его вторжение в свое личное пространство, но, если энергетика Соколова ощущалась острой, запредельно — опасной, то присутствие Олега вызывает во мне лишь легкую досаду. Почему я, боясь обидеть его, должна постоянно выкручиваться? Мне кажется, он хочет сказать что-то еще: смотрит так, будто долго голодал, а я самое дорогое блюдо в меню. Я до боли в пояснице упираюсь спиной в край керамической раковины и, повинуясь шестому чувству, говорю с притворной легкостью:
— Пойдем скорее. Тетя Света, наверное, как всегда, сто блюд наготовила.
Его взгляд меняется, и Олег выходит в коридор. Мы идем в зал. Рассматриваю его спину, полоску серебряной цепочки на шее, выбритый затылок. Родители уже сидят за столом. Тебя Света раскладывает мясо по нежно-персиковым тарелкам.
— Маргаритка, ты где бродишь? — Шутливо шикает мама. — А ну-ка, помоги Свете поухаживать за мужчинами.
— Мил, да не приставай ты к молодёжи. Они от нас в ванной спрятались, целовались, небось. — Дядя Коля раскатисто хохочет над своей шуткой.
Сам пошутил — сам посмеялся. А если кто-то из вежливости делает вид, что не слышал, он просто повторяет ее погромче. Но в этот раз юмор приходится по душе всем, кроме меня. Даже Олег посмеивается и слегка надавливает мне на поясницу, пропуская вперед, к столу. По характерному жару понимаю, что у меня горят щеки. Злюсь и нервно плюхаюсь на предложенный стул. Именно поэтому я не люблю ходить в гости к Поповым. Хочется сказать что-то резкое в ответ, но не хочу по дороге домой слушать мамины нотации, поэтому молчу.
— Ой, а засмущалась как. Смотри, сын, настоящая русская красавица: щеки румяные, коса до пояса, только джинсы рваные, но ничего, ты заработаешь денег и купишь ей целые.
Да уймется он сегодня или нет?
— Коля, не смущай нашу будущую невестку. Ешь, Риточка. — Тетя Света подкладывает мне в тарелку соленый огурец.
Смотрю на маму. Она тепло улыбается мне и переводит взгляд на тетю Свету. У нее в бокале уже налито вино.
— Хорошо тебе, Свет, с филировочкой. Прямо такой объем появился. — Тетя Света поворачивает головой, демонстрируя новую стрижку.
— Будешь? — Олег осторожно прикасается к моей ладони, привлекая внимание. У него в руках бутылка вина. — Есть белое, если хочешь.
— Давай это, — машу рукой. Иначе этот вечер я не переживу. — Только немного.
— Ну, что, — говорит тетя Света. — Давайте выпьем за встречу. Девочки, молодцы, что доехали до нас.
Делаю глоток вина: пряный, немного кисловатый вкус растекается по нёбу. Телефон вибрирует в заднем кармане джинс. Вполуха слушаю разговор за столом и осторожно достаю телефон. Снимаю под столом блокировку. Пульс учащается. Я облизываю губы и делаю еще один глоток вина.
«Заеду за тобой завтра в семь, Марго с косичками», — высвечивается в мессенджере всего одна строчка.
13
Сказать, что я нервничаю — ничего не сказать. Мне так страшно, что сводит живот. Стрелка часов стремительно приближается к четверти семь. Я все еще сижу на краю кровати в домашнем платье-футболке. Несколько раз беру в руки телефон, чтобы написать, что я заболела. Верчу его в руках и снова откладываю.
— Соберись, Марго! — рычу сама на себя.
Поднимаюсь и иду к шкафу. Достаю обычные голубые джинсы и черную, прямую футболку. Чтобы успокоиться, включаю музыку на телефоне. Не помогает. Сердце все громче стучит в такт тяжелым битам. Заплетаю перед зеркалом волосы во французскую косу, крашу ресницы и немного припудриваюсь. Смотрю на себя в зеркало, вздыхаю и иду все смывать. Удалив остатки макияжа, протираю лицо тоником. Подношу крышку к носу и делаю глубокий вдох. Даже знакомый запах не успокаивает меня. Тревога нарастает.
Выхожу в коридор и снимаю с вешалки джинсовую куртку.
— Доча, а ты куда на ночь глядя собралась? — появляется в проеме кухни папа с кружкой горячего, дымящегося чая в руке
— Папа, это для тебя ночь, потому что ты рано ложишься. — Отвечаю, складывая в нагрудную сумку ключи и деньги. — Я с девчонками договорилась в баре посидеть. Не волнуйся, выпью один безалкогольный коктейль и через часок вернусь. Мне завтра к первой паре.
— Чего это вы в четверг собираетесь? До пятницы не дотерпели? Раз уж собрались, так посидели бы с подружками подольше. Или к нам их позови, Люда пирогов напечет.
— Нам повод не нужен, чтобы собраться. Все, пап, — торопливо чмокаю его в щеку и берусь за дверную ручку, — я ушла.
— Беги. Проверь, чтобы у тебя телефон на беззвучном не стоял. Если тебя нужно будет забрать — позвонишь, хорошо? Я закрою. — Папа закрывает дверь, слышу звук его удаляющихся шагов.
Я захожу в лифт, он с грохотом закрывает двери и медленно ползет вниз.
Последнее время я стала слишком много недоговаривать. Встреча с девчонками не случайно пришла мне в голову в качестве отговорки, потому что сегодня утром Маринка написала в наш чатик:
«Мась, как на счет зависнуть сегодня у нас? Тася сделает пасту, посмотрим «Друзей». У Владика сегодня вечером тренировка, так что я свободная девушка».
«Давайте, девчонки! У меня бутылочка просекко залежалась:) Я распечатаю фотки твари, которая Маринке лицо разукрасила: покидаем в нее дротики», — тут же печатает Тася.
Испытывая давящую вину, я набрала уклончивый ответ:
«Девчонки, извините, но сегодня не могу. Давайте в субботу. Мы сначала с Маришкой проект для следующей недели доделаем, а потом — друзья и дротики. Как вам идея?»
Почему я не могу договориться со своей совестью? Я ведь поступаю правильно. Марина никогда не будет счастлива с Соколовым. Более того, в крахе их «отношений» она обвинит не его, а себя. Сожрет заживо.
Выхожу из подъезда. На улице еще светло, но уже зажигаются первые фонари. Теплый воздух пропитан весной. Соколов
