на два метра, а я наконец–то смог нормально дышать, жадно глотая ртом воздух. Остап помог мне подняться на ноги. Я бросил взгляд на поверженного Умника.
А он достаточно силен, хотя по его внешнему виду и не скажешь. Надо же, как бывает!
– Ну что, уходим? – спросил я Остапа.
– Пожалуй. Только надо завершить одно дело.
Какое одно дело ему надо завершить я не знал, а потому просто следил за его действиями. Остап подошел к Умнику, похоже, все еще находившемуся без сознания и приставил к его лбу дуло автомата. Добить собирался. Правильно, в общем–то. Этот идиот много дел натворил сегодня, а сколько мог еще натворить, если останется в живых, страшно представить.
Остап уже собирался выжать спусковой крючок, как вдруг произошло то, чего ни я, ни, тем более, мой напарник, никак не ожидали. Умник вдруг очнулся, обхватил цевье остапова автомата ладонью и с силой вырвал у него из рук, после чего ударил его прикладом в пах. Остап завыл от боли и упал на колени, держась за ударенное место, словно это могло помочь справиться с невыносимой болью.
Умник тем временем рывком поднялся на ноги, отбросил автомат в сторону, достал из–за пояса пистолет. Остап, все еще корчась от боли, попытался ударить «красного», но тот лишь сделал шаг назад. Хищно оскалился, на мгновенье остановил свой взгляд на мне. А затем три раза выстрелил Остапу в голову. Сомнений быть не могло, мой напарник уже был мертв – после такого не живут.
Все это произошло в считанные мгновения, я даже не смог осознать всего того, что случилось, не успел сделать что-либо... Теперь Умник направил пистолет на меня. У него был свирепый вид, как у дикого зверя, который вот уже несколько дней не может выследить желанную добычу.
– Брось автомат! Живо! – медленно, растягивая каждое слово, произнес Умник.
Я даже спорить не стал. Все равно он выстрелит раньше, чем я даже успею поднять оружие в его сторону. Автомат упал на пол, гулко звякнув. Я смотрел на «красного» спокойными глазами, хотя во всем теле я ощущал какой–то дискомфорт, словно в нем бегали тысячи тараканов. Это называлось страх. Мне было страшно. Совсем не так я представлял себе вылазку на «Достоевскую». Не думал я, что из семи человек обратно вернутся только четверо. Вспомнив о том, что команда Петра Данилыча, наверное, все еще ждет, когда мы с Остапом вернемся, я крикнул что было силы:
– БЕГИТЕ!
С последним произнесенным мною звуком раздался выстрел. Сильный толчок. Я подался назад, но не упал. Сразу же почувствовал неприятное жжение в груди, но совсем не так мне представлялась боль от пулевого ранения. Пуля хоть попала чуть выше сердца, но я почему–то был еще жив. Почему боль такая слабая? Почему я не упал, хотя по идее должен был? И почему из раны у меня не идет кровь?
Я положил ладонь на грудь, и сразу все стало понятным. Весь удар на себя приняла монетка, найденная мною в туннеле между «Ладожской» и «Новочеркасской».
Умник все это время удивленно наблюдал за мной. Он пока видно не мог понять, почему я стою перед ним целый и невредимый, хотя, наверное, должен уже был валяться мертвым в луже собственной крови. Я бы тоже удивился.
Я достал из нагрудного кармана мою спасительницу. Умник, увидев монетку, скривил губы в какую–то страшную гримасу и выстрелил снова. Но на сей раз прозвучал всего лишь щелчок. Что это: осечка или же кончились патроны? Я не стал над этим размышлять, а просто быстро подхватил свой автомат с пола и дал очередь по успевшему мне сегодня изрядно надоесть Умнику. Он зашатался, с ненавистью пристально посмотрел на меня, словно хотел запомнить все черты моего лица, и упал. Упал, чтобы не встать.
Я бросил прощальный взгляд на Ягуара. Невероятно, но факт. Он был все еще жив.
– Беги, Олег! – хрипло сказал он. – Если… набегут еще… «красные»… у меня для них будет… кхе-кхе… сюрприз, – он чуть приподнял руку, в которой зажимал гранату и криво усмехнулся.
– Прощайте, – только и сказал я и бегом стал спускаться по эскалатору навстречу Петру Данилычу и его команде. А где–то далеко за мной раздавались еще шаги.
Глава 4. Дежурство
Возможна ли в жизни радость, когда денно и нощно
приходится размышлять, что тебя ожидает смерть?
(Цицерон)
Я как можно быстрее сбежал по эскалатору вниз и свернул в туннель, где меня уже давно ждали. Запрыгнул в дрезину и крикнул: «Поехали!»
– А где?.. – начал, было, Петр Данилыч, но запнулся – он все понял.
– Остап мертв, – хмуро ответил я, чтобы рассеять все сомнения и приналег на рычаг.
Позади прозвучал звук взрыва. Теперь–то Ягуар точно умер и скорее всего унес с собой жизни нескольких «красных».
Всю дорогу, от «Достоевской» до «Ладожской», никто из нас не проронил ни звука. Все были удручены потерей Ягуара и Остапа. И только после смерти последнего я понял, каким он на самом деле был человеком, хотя сперва ошибался в нем. При первой встрече с Остапом я и подумать не мог, что он окажется таким… таким благородным, добрым, смелым, сильным. Правильно говорят: человека определяют его поступки, а первое впечатление о нем очень часто оказывается неверным.
На «Ладожской» нас встречали как героев, но увидев, что вернулись всего лишь пятеро, некоторые тоже сникли. Память погибших мы почтили минутой молчания, после чего Петр Данилыч распустил нас.
Да, день сегодня определенно выдался тяжелый. Боже, как я был не прав, наивно полагая, что эта вылазка на «Достоевскую» будет всего лишь забавным безобидным аттракционом. Какой же я был дурак! Почему, прожив в метро большую часть своей жизни, я все еще не понял, что жизнь здесь совсем небезопасна? Почему еще не привык к тому, что «красные» – это не добрые дяди, а наши злейшие враги, одержимые мыслью захватить все метро? И отчего мне кажется, что я как
