не будет в ногах такой музыки, как у меня.
ЗОЛОТАЯ ГРАМОТА
Третье, последнее, отделение младшего класса я окончил с похвальным листом. Дома все по очереди долго разглядывали этот лист, на котором было написано о моих успехах в ученье большими золотыми буквами, а потом я громко прочитал его.
- А не врешь? - спросил недоверчивый Терентий.
Он пытался прочесть сам, но это оказалось ему не под силу.
- Золотыми буквами мне трудно, - признался он вспотев.
Тогда прочла Аня. Она одна в семье могла проверить, соврал я или не соврал.
- Ну что, соврал? - спрашивал я Терентия, и вся семья, обиженная тем, что он усомнился в моих успехах, высмеивала его невежество.
Отец повесил мой похвальный лист в красном углу, под образами, и все заходившие к нам в избу разглядывали его, обшупывали буквы, а потом говорили:
- Ай да Васька! Видать, силен в грамоте, коли про него золотыми буквами пишут. Закатится теперь планида Федора Ивановича!
Федор Иванович, маленький, невзрачный старичок, плешивый, с бородавкой на носу, жил в Погосте. У нас в деревне о нем говорили:
«Слабосильный, сохи в руках не удержит, а вот грамотой опоновал людей».
Когда мужики, уйдя на заработки, присылали домой деньги на неотложные нужды, кто два, кто три рубля, и надо было немедля «отписать» о получении их, бабы шли в Погост кланяться в ноги Федору Ивановичу.
Возьмет баба в платок пяток яичек, приходит к нему в избу и просит:
- Выручи, сделай милость, Федор Иванович, напиши письмецо мужику!
- Не до писем мне, баба, время горячее, работы много.
- А ты уж потрудись, голубчик, напиши. Не мне одной надо, другим тоже.
- Что, деньги, видно, получили?
- Получили, кормилец.
- Ладно! Так и быть, выручу. Пеки пироги - завтра приду.
И на другой день Федор Иванович приходит, степенно молится на образа и садится за стол в красный угол. Баба ставит самовар, и начинается чаепитие с шаньгами и пирогами. Федор Иванович пьет не спеша, дует на блюдечко и говорит:
- Письмецо написать - дело умственное. Надо воображение иметь…
А у вас того самого, для воображения-то нет? - спрашивает он, многозначительно пощелкивая себя по шее.
Баба убегает, возвращается запыхавшаяся, ставит на стол бутылку водки, наливает рюмку и с поклоном подает ее старику грамотею:
- Пей на здоровье, Федор Иванович, пен и кушай!
Федор Иванович угощается, а тем временем в избу набиваются бабы. Приходят все, кому надо «отписать» своим мужикам о получении денег, - кто с яичками в платочке, кто с горшком молока, кто с краюхой хлеба. Усаживаются на скамейки, терпеливо ждут, пока старик угостится, и все выражают ему свое уважение:
- Кушай, Федор Иванович, кушай, раз бог наградил тебя талантом!
Долго угощается Федор Иванович. Не один раз вытрет он полотенцем свою вспотевшую лысину и снова придвинет к самовару стакан. Наконец, опрокинув стакан вверх дном, он кладет на него оставшийся огрызок сахара, встает из-за стола и, помолившись, поблагодарив баб, выходит на улицу покурить.
Торопясь убрать со стола, бабы тихо ругаются:
- Вот черт плешивый! Чуть не до вечера прохлаждался за столом.
Вернувшись в избу, Федор Иванович вынимает из узелка свои принадлежности: пузырек чернил, ручку и листки бумаги. Аккуратно раскладывает все это на столе, вытирает о свои редкие волосы грязное перо и спрашивает:
- Ну, бабы, кому первой писать?
Пишет он, медленно водя пером по бумаге, склонив голову набок и высунув кончик языка. В избе стоит тишина. Изредка только слышны вопросы Федора Ивановича и торопливые ответы баб.
Священнодействие кончается поздно вечером, уже при свете лучины. Уходя из избы, Федор Иванович уносит с собой целую корзину хлеба, молока, яичек.
Много лет продолжалось так, но всему приходит свой конец. Мужики оказались правы: после того как я получил золотую грамоту, планида Федора Ивановича сразу закатилась. Теперь уже не к нему, а ко мне стали приходить бабы, когда им надо было «отписать» своим мужикам о получении денег.
- Васенька, голубчик, выручи, напиши письмецо!
Я охотно писал, и бабы хвалили меня за то, что я писал более крупными буквами, чем Федор Иванович. Но вот ведь человеческая несправедливость! Плешивый старик с бородавкой на носу уносил с собой целую корзину добра, а я получал за свои труды лишь шаньгу или кусок пирога.
ЛОМОНОСОВЫ
Из мужицких сыновей, кроме меня, в старший класс пошел учиться один Вася Потапов, с которым я подружился в последнем отделении младшего класса.
Вася Потапов приехал в училище издалека, с Кармоозера, в сопровождении своего старшего брата, уже взрослого мужика. Они вдвоем ввалились в класс во время урока. По их одежде видно было, что это озеряки. Оба были в белых домотканых рубахах, таких же штанах и в больших, одинакового размера, рыжих сапогах.
Мужик откашлялся, высморкался и только после этого громко обратился к учителю:
- Привез к тебе, господин учитель, нового ученика, своего брата Ваську. Парень в ученье премного способный грамотей!
Не ожидая приглашения учителя, Васька прямо с порога бегом кинулся к первой парте и, потеснив ребят, уселся на ней, стал оглядываться, крутить своей белобрысой, взъерошенной головой.
- Как тебя зовут? - спросил учитель.
- Васька Потапов, - ответил новичок.
- Надо говорить - Василий Потапов, - поправил его учитель.
- Я же тебе и сказал, что Васька Потапов. Учитель стал внушать ему, что старшим нельзя тыкать, надо говорить «вы».
- Ладно, - согласился Васька, - буду говорить тебе «вы».
Мы все засмеялись, и брат Васьки обиделся за него:
- Чего смеетесь? Ведь он издалека, с озера!
У нас в прионежских деревнях считали озеряков, занимавшихся главным образом охотой и рыбной ловлей, людьми отсталыми, темными, и мы с сомнением отнеслись к тому, что Васька «премного способный грамотей».
Однако, когда учитель начал задавать вопросы, чтобы проверить его подготовку, Потапов не ударил лицом в грязь. Особенно нас удивила быстрота, с которой он вскакивал и отвечал на заданный ему вопрос. О чем бы его учитель ни спросил, Васька отвечал не задумываясь, иногда не совсем правильно, но всегда без единой запинки, залпом, вставляя свои, озерские, словечки, вызывавшие в классе смех.
И брат Васьки, присутствовавший при его испытании, каждый раз при этом говорил обиженно:
-
