естественно, как и, несомненно, союзные отношения Альберта с нарождающимся рижским бюргерством в борьбе с феодалами-меченосцами.
Торговые связи немцев с Прибалтикой установились значительно ранее первых попыток их закрепления в Ливонии и ранее первых опытов крещения туземцев. "Апостол" Ливонии Мейнард шел по следам купцов, пользуясь их примером и поддержкой. В его время, судя по Хронике, торговать на Двине было безопаснее, чем миссионерствовать[138]. Епископ Альберт, основатель немецкой колонии, также действует в союзе с купечеством, но его роль уже иная: он не только ищет поддержки, но и сам в силах оказать ее, притом, чем дальше, тем в большей степени. Экономическое устройство колонии и ее торговое будущее, естественно, составляют предмет его постоянной заботы. Строя Ригу, как будущий торговый порт, епископ старается обеспечить ей монополию путем наложения папского интердикта на гавань семигаллов (IV.6). Купцы в это время представляют уже корпорацию, действующую объединенной[139]. При своих частых поездках в Германию Альберт заботится о наборе не только войска, но и мастеров, ремесленников. Вероятно, именно их, кроме купцов, надо разуметь под "первыми горожанами", прибывшими в Ригу в 1202 г (VI.2). Он нанимает за плату рабочих для отправки в Ригу[140]. Интересы купцов неизменно находятся в поле его зрения. Обиды, нанесенные купцам, являются таким же (а в сущности, главным) поводом к открытию военных действий, как и сопротивление "благодати крещения" и "игу христианства" (ср. XI.7, XII.6, XIII.5, XIV.9, XVI.2, XIX.4 и др.). При таком положении постепенно выросшее рижское бюргерство естественно должно было смотреть на епископа, как на союзника. Он для рижан свой человек: дело его — их дело, и враги его — их враги. Не будучи уже в XIII в. только "торгующими воинами", как во времена викингов, вооруженные купцы и теперь очень часто, если не всегда, участвуют в военных предприятиях епископа, вместе с рыцарями и прочим военным людом ходят на войну и защищают город.
Когда епископ и орден становятся открытыми врагами, партию епископа составляют не одни клирики и "люди церкви": сюда же принадлежат, конечно, и рижские ремесленники и все купечество[141]. Достаточно выразителен тот факт, что против вынужденных и невыгодных Альберту уступок Дании, на которые согласны подкупленные Вальдемаром II меченосцы, протестуют "и прелаты монастырей, и церковные люди, и горожане, и купцы, и ливы, и лэтты" (XXV. 1); датскому судье Годескальку именно "купцы отказались дать лоцмана на корабль, как при поездке из Готландии в Ливонию, так и при возвращении из Ливонии в Готландию" (XXV.2). Не менее характерно, что в заговоре против меченосцев и датчан участвуют "горожане рижские с купцами, ливами и лэттами" (XXV.3). Наконец, ультиматум, предъявленный меченосцам в критический момент великого эстонского восстания (XXVI.3) в ответ на просьбу ордена о помощи, несомненно, шел не только от "людей церкви", но и от рижского бюргерства[142]. Автор Хроники, летописец деятельности Альберта, принадлежал к той же партии. Однако, в его изложении это обнаруживается далеко не сразу и не с первого взгляда. Правда, почти вся Хроника, за исключением нескольких первых страниц, посвящена деятельности Альберта; хронологически изложена по годам его епископства; писана в момент полного торжества епископа на внешнем и внутреннем фронтах, как бы подводя итог его успехам и заканчиваясь апогеем этих успехов. Как это ни очевидно, но само по себе еще ничего не говорит об отношении автора к меченосцам, к борьбе их против епископа и к действовавшим в Ливонии партиям. Старые исследователи Хроники, как уже упоминалось, и вообще не находили в ней точного ответа на эти вопросы, а особенно — ответа в интересующем нас смысле. Между тем такой ответ в ней есть, но искать его зачастую нужно между строк.
Назначение Хроники ясно указано Генрихом в ее заключении (XXIX.9), но это — официальное назначение. Рядом с ним с большим вероятием предполагают другую, не названную автором, практическую цель, имевшую наибольшее влияние на всю установку Хроники.
Как мы знаем, Генрих писал свое произведение в то самое время, когда в Ливонии гостил прибывший по инициативе епископа папский легат, который имел поручение изучить действительное положение вещей на месте и, может быть, решить вопрос о возведении Альберта в сан архиепископа-митрополита с подчинением ему всех пяти прибалтийских епископий[143].
В высшей степени вероятно[144], что Хроника была заказана Генриху епископом, как подробный отчет об истории и состоянии ливонской колонии, который облегчил бы легату ориентацию в разных запутанных и спорных отношениях внутри страны и с соседями, исторически обосновал бы в его глазах известные претензии, подсказал бы, наконец, определенное, притом благоприятное епископу решение.
Это — всего лишь гипотеза, остроумно построенная Г. Гильдебрандом, однако гипотеза, не только обладающая большим правдоподобием, но и чрезвычайно плодотворная в смысле понимания и толкования интереснейших, без нее необъяснимых особенностей изложения в Хронике[145].
Сосредоточив внимание на некоторых отдельных высказываниях Генриха, а особенно на его весьма характерных умолчаниях, обмолвках и внутренних противоречиях, можно установить, во первых, что он, касаясь определенных тем, в частности — взаимоотношений епископа с орденом, с Римом и датчанами и других, более или менее щекотливых обстоятельств в ливонских делах епископа, говорит не все, что знал или должен был знать; во вторых, что по тем же темам и соседним с ними он всегда высказывается с величайшей сдержанностью, избегая определяющих эпитетов, оценок, точных обозначений, так что, при беглом чтении, даже подозрительный или заранее предрасположенный в дурную сторону читатель (например, магистр меченосцев) не мог бы уловить в тексте Хроники ничего субъективного, одностороннего и пристрастного, а в то же время читатель внимательный сумеет понять, что автор говорит не совсем так, как думает и как хотел бы говорить.
Умолчания и стилистическая маскировка у Генриха, по нашему мнению, объясняются в одних случаях нежеланием упоминать о неудачах епископа, в других — невозможностью и тактическим неудобством говорить о врагах его с прямой враждебностью. Легату и римской курии надлежало показать картину умиротворенной внутри и не угрожаемой извне Ливонии; былые споры и разногласия, компрометировавшие епископа и его дело, следовало, по возможности, ослабить; о сильных, пользовавшихся в Риме влиянием врагах епископа никак нельзя было говорить, что думаешь, во избежание обвинения в односторонности.
Примеры такой авторской тактики мы подробно разбираем в комментарии к Хронике. Здесь остановимся лишь на главнейшем.
Возьмем первое же известие Генриха о разделе Ливонии 1207 г. Акты того времени, фиксирующие отношения ордена с епископом, показывают, что автор Хроники излагает тут дело с намеренной неясностью, скрывая поражение епископа. В его
